Корабли Санди. Повести

Конечно, если бы Дан женился на Геленке, то мы дружили бы по-прежнему: Геленку, кроме музыки, ничто по-настоящему не интересует. Ей даже в голову не пришло бы ревновать к другу. Хорошо, если бы они поженились, но они пока еще не додумались до этого. Геленка всегда и во всем слышит музыку, а Даниил - шум моря.

А когда я полюблю (я уже знаю, какого бы человека я могла полюбить), я буду горько разочарована, если не найду в нем яркой и своеобразной личности.

Ведь я не сказала ему ни слова и видела только однажды. Не слышала его голоса, не знаю, кто он - ни профессии, ни имени. Может, я никогда больше не встречу его - Москва так велика. Но я знаю, что могла бы полюбить только такого человека.

Время от времени кто-нибудь из ребят начинает «ухаживать» за мной, но скоро разочаровывается и, назвав меня недотрогой, находит другую девушку.

- Нечего было и пытаться, - говорят ему в утешение, - всем известно, что Владя безнадежно влюблена в Дана Добина, моряка.

Знали бы они, что я уже полгода ищу в уличных толпах безыменное лицо, виденное однажды.

…Шли выпускные экзамены. Я взяла с собой учебник физики и, позавтракав вместе с папой в шесть утра, отправилась в ботанический сад. Было желтое и розовое утро начала июня. До чего же ярка и свежа была листва, а травы пахли горьковато и пряно, на них еще и роса не просохла. Пустынны влажные песчаные дорожки. Я села на полосатой скамейке и, довольная - так хорошо и никто не мешает,- принялась усердно за физику.

Я прочла страницы две, когда услышала шаги. По аллее медленно шел молодой человек. Мне показалось, что он чем-то огорчен. Чтобы проверить впечатление, я взглянула на него повнимательнее. И - словно отпечатался он в моей памяти навсегда. Никогда так со мною не случалось.

Он не был красив, как, например, Дан: не широкоплеч, не высок. Мне даже показалось вначале, что он ниже среднего роста, но нет, именно среднего. Наверное, чуть выше меня. Худощавый, стройный (наверняка занимается спортом), походка четкая и непринужденная. Одет в серые лавсановые брюки, серую шелковую шведку, на ногах сандалеты.

Вдруг на аллею перед ним выскочила белка. Незнакомец, остановился, пошарил в карманах и, присев на корточки, стал кормить белку хлебом.

Я очень удивилась. Правда, белки в ботаническом саду довольно ручные, но не настолько, чтобы есть прямо из рук. Скормив весь хлеб, он поднялся и пошел дальше. Мы встретились с ним взглядом, и оба невольно улыбнулись - улыбка относилась к белке, которая, позавтракав, деловито побежала по дереву вверх.

Вот тогда я и разглядела его лицо: узкое, с резкими чертами, загорелое. Блестящие каштановые волосы подстрижены чисто и коротко (не так уж коротко, но на фоне патлатых и длинноволосых…), серо-зеленые глаза, лучистые и глубокие, обведенные, как тушью, черными густыми ресницами, смотрели ласково, добро, и все же была в них какая-то настороженность, напряженность.

В тем, как он улыбнулся мне, наблюдавшей за ним и за белочкой, было что-то хорошее, простодушное, по-мальчишески застенчивое и угловатое, и все-таки опять показалось мне: взгляд его не соответствовал ни общему облику, ни улыбке - слишком проницателен и серьезен…

Вот и все. Он прошел мимо, больше я его не видела, но не забыла. Может, и к лучшему, что мы больше не встретились: я бы его полюбила. А он, наверное, нет: было бы слишком чудесное совпадение…

Да и за что он полюбил бы меня? Ни красотой, ни особым умом не отличаюсь. Даже в университет не попала.

Может, он уже и женат. Ему на вид лет двадцать пять. И все-таки он красив. Только красота у него не как у Дана - не броская, ее разглядеть надо, прочувствовать, понять. По-моему, он незаурядный человек…

Ох как глупо, один ведь раз всего и видела…

Передо мной на столе лежат письма Дана и моих одноклассников. Мне многие пишут. У нас был очень дружный класс - наш «Б». Мы еще в девятом классе решили никогда в жизни не терять друг друга из виду, переписываться, помогать в беде, а я должна быть вроде связной.

Дан - не одноклассник. Я была еще в четвертом, когда он появился в седьмом «А»-крепкий, живой, сероглазый мальчишка, насупленный, сердитый, словно не в духе. Я одна знала, что он сын Марии Даниловны Добиной, которая жила этажом ниже, под нами, и когда-то меня частенько нянчила.

В перемену мальчишки полюбопытствовали:

- Ты что, с левой ноги встал, такой сердитый?

- Откуда ты взялся?

Не знаю, что Дан им ответил, но они подрались, и Дан разбил носы им обоим. Один перенес это стоически, другой же плакал и вытирал кровь рукавом школьной формы.

Появилась возмущенная директор школы.

- У нас не дерутся,- сказала она.- Плохо ты начинаешь, Добин.

- Разве у вас одни девчонки? - спросил новичок и снисходительно взглянул на плачущего.

- В нашей школе мальчишки дрались,- пояснил он,- но не ревели и не фискалили. Правда, у нас директор мужчина, и среди учителей тоже были мужчины… А здесь…

- Ты должен попросить у ребят извинения,- потребовала директор.