Корабли Санди. Повести

- Это хорошо, что вы не остриглись. Распустите волосы. Шура деловито расплела косы. Волосы у нее густые-прегустые, русые и как шелк.

- Документы не забыли?

- Как можно…

- Отлично.

Затем он повел ее оформляться. Шура хотела заколоть волосы, но Попов не велел, и она ходила по Мосфильму как русалка, что ее с непривычки несколько смущало.

Шура замолчала. Перед ней стыл чай, она сидела, чуть подавшись вперед, подперев разрумянившуюся щеку, и смотрела, смотрела на отца, словно насмотреться не могла. Глаза ее так и сияли счастьем. Отец тоже забыл обо всем на свете. На Шуру он смотрел, только Шуру видел.

Да, они любили друг друга.

Я сидела не шевелясь, опустив глаза, пусть их насмотрятся.

Первым опомнился отец и быстро взглянул на меня. И чего он всегда боится? Боится огорчить, боится расстроить, боится обидеть. Это ведь счастье для него, что мама сама ушла к Моржу. Отец-то бы сроду не ушел от нее, даже к Шуре. Странный человек.

Теперь, когда я сама полюбила, я многое стала понимать. Почему-то мне жалко отца и страшно за его счастье. Все дело в том, что лучшие из поколения отца умели нести на своих плечах неимоверные трудности - военные, экономические, государственные, не могли они одного - бороться за свое личное счастье. О себе - в последнюю очередь, даже если это твоя единственная любовь.

Передо мной в какие-то доли секунды промелькнула вся жизнь отца…

Неустроенное детство. Родители его были мостостроителями. Отец - кессонщик, мать - бетонщица, арматурщица, электросварщица. Тяжелая мужская работа на морозе и ветру. Они вынесли на своих плечах трудности больших строек, нечеловеческое напряжение, трехсуточные авралы, общие семейные бараки: гвалт, брань, храп, плач ребятишек.

Маленький Сережа и его братишка Саша почти не видели родителей: то они на работе (всегда торопились сдать железнодорожный мост досрочно), то спят, выбившись из сил.

Когда я расспрашивала папу о дедушке и бабушке, он почти ничего не мог о них рассказать, кроме того, что они много работали. А закончив один мост, ехали вместе со своим мостоотрядом на другой конец страны и первым делом наскоро сколачивали бараки для жилья на необжитом месте.

В их бродячей жизни менялось все: города, реки, деревья, травы, даже созвездия,- только панорама стройки оставалась привычной. Похожие на башни опоры, огромная, как радуга, арка, деревянные подмости, железобетонные пролеты, повисшие в воздухе и еще лежащие на берегу; огромные, как мамонты, краны с вознесенным в небо хоботом-стрелой.

Сереже было шестнадцать лет, когда старый кессонщик погиб при аварии. Через всю жизнь пронес Сергей жгучее сожаление о том, что так мало знал отца… Ни разу и не поговорили по душам: некогда все было.

Сережа пошел работать шофером на эту же стройку. Работал, как родители, хорошо, скоро ему дали звание ударника и доверили новехонький самосвал. Каждую свободную минуту он бежал в мастерские - изучал слесарное дело, помогал механику.

Мать не очень была довольна его выбором.

- Почему бы тебе не стать монтажником?…- осторожно спросила она как-то сына.- А то электросварщиком. У сварки - будущее. Клепаным мостам приходит конец.

- Мама, я хочу, чтоб ты наконец отдохнула. Мы поселимся в каком-нибудь университетском городе. Саша будет учиться в медицинском, я буду работать механиком, а ты отдохнешь.

- Ты не хочешь строить мосты?-несказанно удивилась мать.

Она знала, что младший сын решил стать врачом, но Сергей…

Сережа посмотрел на ее обветренное, обмороженное лицо в преждевременных морщинах, покрасневшие голубые глаза.

- Я не хочу, мама, чтобы ты работала на строительстве мостов. Это не женская работа. Тебя надолго не хватит.

- Да разве я оставлю свой мостоотряд, - вздохнула мать,- мой отец, дед и прадед клепали мосты. А сколько мы с твоим отцом построили их за свою жизнь! Перекинулись те мосты и над Днепром, и над Доном, над широкой Волгой, сколько их в одном Ленинграде и в дремучей тайге по Великому Сибирскому пути… Конечно, сынок, не устроена наша жизнь, что и говорить, но пока я жива - из мостоотряда не уйду.

- А когда не сможешь работать на высоте?

- Спущусь пониже, сынок. Но тебе всегда был не по нутру этот табор. Другим мальчишкам хоть бы что, а ты мучился. Саша… тот просто сердится, что ему мешают готовить уроки, а ты - страдаешь. Отец знал это и виноватым себя перед вами чувствовал. Только куда же ему от моста уйти, если он потомственный мостовик. Не всегда же мы были в общем бараке… иногда и квартиру получали.

- Только получим, а тут дальше трогаться…

- Цыганская жизнь, что и говорить, сынок.

- Саша будет учиться на медицинском. Что ж, мы его одного оставим?

- Почему же одного? С людьми, такими же студентами, как он.

Папе исполнилось семнадцать, когда грянула война.

Все четыре года он был на фронте. Шофером. Подвозил боеприпасы. Часто под бомбежкой. Достаточно было одного осколка снаряда, и все полетело бы в воздух.

Его мать погибла на реке Оскол. Наводили переправу под немецкими бомбами.