— Как вы его изловили? — спросил отец Венедикт у Чижа.
Тот, глядя в землю, сказал с покашливанием:
— Выследили… Он думал, что здесь искать не станут, затеряется. Полиция и не искала. Но мы знали…
— Ловкие мальчики, — снисходительно заметил Полоз. — Я не учел… Даже кандалы раздобыли.
— Добра-то… — выдохнул Чиж. И кашлянул опять.
— Ключик от кандалов у тебя? — спросил отец Венедикт. — Дай-ка мне…
Чиж глянул быстро, колюче:
— Но вы с него не снимайте! Уйдет!
— С живого не сниму, — тихо сказал отец Венедикт. И сунул ключик в складки рясы.
Полоз принужденно улыбнулся.
— Все же пришлось присутствовать на казни, святой отец…
— Не на той, какой тебе хотелось, — отозвался отец Венедикт. — Да и не казнь это, а… уборка нечистот.
— А вот это вы зря, — серьезно возразил Полоз. — Всегда следует уважать противника. По крайней мере, настолько, чтобы выслушать его перед концом… А вы, господин Викулов, согласны со мной? — Он опустил ногу, сел удобнее, наклонил набок голову. Страха в его глазах не было.
Но и у меня не было. Прежняя тяжесть растаяла. Осталось лишь досадливое нетерпение, с которым обычно хочется вытащить засевшую занозу. Будет неприятно сперва, но потом — облегчение. Надо только прижечь ранку, чтобы не осталось заразы. Я прижгу ее сознанием, что уничтоженный мною Полоз больше никогда никому не принесет вреда.
Я вынул пистолет, сдвинул до конца ползунок регулятора мощности и муфту фокусировки. Теперь можно было уложить наповал мамонта. Полоз наблюдал молча.
— Шли бы вы отсюда, ребята, — сказал отец Венедикт.
Но Чиж не двинулся — стоял, расставив ноги и глядя на свои разбитые башмаки. А Петька плечом прижался к моему левому боку.
Полоз сел поудобнее. Смотрел на меня не отрываясь. Он был в мятых брюках, в старых туфлях на босу ногу и в засаленной клетчатой рубахе.
И правда будто житель Пристанéй. Но это был Полоз. Он смотрел мне прямо в глаза. Змеиными своими зрачками.
— Бесполезно, — сказал я. — Ты хороший гипнотизер, но сейчас не уйдешь. — И поднял пистолет.
Петька прижался ко мне плотнее.
Полоз бархатно так, сочувственно проговорил:
— Надо ли стрелять, Питвик? Выбейте полено из-под колеса, и делу конец…
И правда — этого хватило бы! Мосток с рельсами уходил к воде наклонно, тележку сдерживал только сунутый под колесо деревянный брусок. Выдернуть — и тяжелая тележка, набирая скорость, покатит к отвесу. А глубина здесь — сразу. Бывший овраг…
— Нет, — сказал я. — Лишняя гарантия не помешает. Ты слишком изворотлив.
— Ну стреляй, — согласился он с коротким зевком. — А ты когда-нибудь убивал людей? Не боишься взять грех на душу?
— А ты не человек. Ты воплощенная гнусность. Садист и некрофильская дрянь! Тебе мало было мучить отдельных пацанов, захотелось государственного масштаба… Откуда столько ненависти в одном… в одной оболочке? Что за дикий вывих природы?
Признаться, он своими зрачками все же тормозил меня. Я ощущал, что растет неуверенность. И тогда представил огненный шар над черным пароходом и взлетающие в горящий воздух ребячьи тела. А еще — как у кладбищенского забора вжимается в траву Сивка-Бурка: «Дядечки, не надо!» Тряхнул головой, обеими руками поднял ПП. Петька у меня под боком сжался.
— Подожди, — громко сказал Полоз. — Минуту! Я хочу справедливости. Хочу, чтобы ты знал. Откуда ты взял, что у меня была ненависть? Я любил детей! Да! Любил их как раз за страдания, которые через меня посылала им судьба. За то, что этими страданиями они искупают грехи мира. За то, что вносят в мир гармонию, уравновешивая своей болью счастье других. Ибо изначально Вселенная построена на равновесии добра и зла… Я ведь уже объяснял тебе это однажды…
— Когда?!
— Недавно. Ночью…
— Значит, это был не сон?
Он мелко засмеялся, складки его лица затряслись. Худое тело — тоже…
— Межпространственник… Так и не понял, что такое сон и где граница…
— Ладно, как-нибудь разберусь. А сейчас уж не обессудь, я нарушу гармонию и равновесие между добром и злом. — И я снова поднял ПП.
— Еще секундочку… Послушайте, господин Викулов. А вы всерьез уверены, что имеете право осудить меня на смерть?… Да нет, я не о юридическом праве! Вы
— А вы юморист, Полоз! — Это я уже с новой злостью.
— Отнюдь, — светски возразил он. — Просто ваша судьба в давние годы милостиво перевела стрелку на ваших рельсах. Рукою десятиклассника Яшкина, который дал вам оплеуху. А если бы не это? Вспомните ваш тайный интерес, когда били Турунчика! Как вы часто дышали при виде чужого страдания! Во что это могло развиться, если бы не Яшкин?
Я обмяк. Опустил пистолет. Откуда он знает? Хотя ведь он дьявол. И умеет проходить сквозь время… Ну, тем хуже для него.
Я сцепил зубы и снова навел ствол.
— Дело не во мне!.. Я и себя уничтожил бы без жалости, если бы почуял, что становлюсь таким! Но сейчас это зло в тебе. И поэтому я тебя убью.