Что именно «нужно», Лысюра представлял себе довольно смутно, но дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты, поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И музыка, музыка…
Но вот взгляд его остановился на голых черных стволах деревьев, и он в один миг упал с облаков на землю.
— Значит, так, — забормотал он, ломая попавшийся под руку сучок, — завтра же разберем этого трепача на собрании, покажем ему, где раки зимуют. Гнать его в шею, гнать… отовсюду.
Он встал и поплелся к калитке. Ну, не попадайся, Синицын! Временами Лысюра вскипал, словно чайник, и тогда ему казалось, что у него из ноздрей горячий пар валит. Про воскресник он даже забыл.
В калитке он вдруг столкнулся с кем-то. И с кем же? С Синицыным, собственной персоной!
— Ага! — зарычал Генка и схватил Макара за грудки. — Ага!
— Что ты заладил: «ага-ага», — недовольно бросил Синицын и оторвал его руки от своего пальто. — Может, ты еще скажешь «агу». Только я уже давно вышел из ясельного возраста.
— Ты еще и насмехаешься! — Генка потряс кулаками. — Всех подвел, обманул!
Синицын, однако, почему-то нахально ухмылялся, стоя перед разъяренным приятелем. Лысюра вошел в раж.
— Ну, Синицын, пощады не жди! Смотри — саженцы-то голые! Голые! Где же твое обещание?
Он уже забыл, что Синицын вчера никакого обещания не давал, а только сказал, что подумает.
— Ты так визжишь: голые, голые! — пренебрежительно бросил Макар, — что можно подумать, будто ты сам голый.
Генка только шипел от злости. Потом сказал зловеще:
— Ладно, что с тобой разговаривать. Разберемся позже.
И он решительно зашагал прочь.
— Постой! — крикнул Синицын.
— Ну чего? — нехотя остановился Генка.
— Зачем так сразу… «разберемся»? — замямлил Макар. Он и так уж был напуган вчерашним «разбирательством». — Может, я еще и выполню…
— Когда? Сейчас все придут…
— Во, во! Как соберутся все, тогда и сделаю. Не веришь? В один момент все деревья будут укутаны. Лысюра подошел вплотную и отчеканил:
— Я уже не верю ни одному твоему слову. Заврался ты. А когда соберутся, потребую, чтобы тебя отстранили от воскресника.
Он, конечно, на испуг брал. Но Макар опешил.
— Не надо! — схватил старосту за рукав. — Я сейчас… сделаю.
Он повернулся к шеренгам саженцев, поднял руки и замахал ими, будто собираясь вспорхнуть и улететь.
— Груши, яблони, вишни и сливы! — забормотал он, тараща глаза так, что Лысюра попятился от него. — Слушайте меня, слушайте! Вон там солома лежит, сейчас она вспорхнет и к вам прилетит. Обернет вас, укутает, веревками опутает. Будете вы зимушку зимовать и горя не знать. Внимание, внимание! По моему слову выполняйте желание!
И, напыжившись, хриплым голосом Синицын произнес:
— ОЗУРКНОЗНИБОР!
Лысюра от страха зажмурился, даже голову руками прикрыл. Он ожидал, что загремит гром, засверкает молния и прилетят неизвестно откуда могущественные джины с блестящими кольцами в носу и кривыми когтями на руках. Но ничего такого не произошло. Только начался какой-то сильный свист и шелест вокруг. Генка приоткрыл один глаз и увидел такое, что снова испугался и еще плотнее зажмурился.
По саду летала солома, которая до этого спокойно лежала в кучках между деревьями. Будто соломенная метель бушевала на пришкольном участке!
Пыль запорошила глаза Синицыну. Он протер их и увидел: в сплошной метели показались просветы, солома с гудением завихрялась вокруг каждого деревца, словно образовались там воздушные воронки. Все быстрее кружилась солома в таких воронках, она цеплялась за кору деревьев, наматывалась на стволы, окутывала их ровными пухлыми одеялами, и вот уже с разбойничьим посвистом замелькали обрывки веревок. Они захлестывались вокруг соломенных одеял, прижимали их к деревьям и сами же крепко связывались в узлы.
Прямо над головой Синицына одна веревка зацепилась за сучок, начала дергаться, вытягиваясь в струнку, но ничего не получалось. Макар смотрел во все глаза: что же будет дальше? Веревка вдруг изогнулась и другим концом сбросила петлю с сучка — совсем как живая змея!
Он с трудом перевел дух.
— Вот это да! Видал, Генка, что делалось?
Повернулся к Лысюре и остолбенел. От ботинок до самых подмышек Генка был аккуратно укутан соломой, перевязан лохматыми веревками так, что на спине и пятках у него торчали кокетливые девчачьи бантики.
— Генка… ты чего? — пятясь, хрипло спросил Синицын.
Лысюра отнял руки от лица, приоткрыл один глаз, потом другой. На лице его появилась широкая радостная улыбка.
— Си-и-ила! — протянул он при виде стройных рядов деревьев, аккуратно укутанных желтой соломой. — Уже готово? Не успел, понимаешь, чихнуть, а ты раз-раз! — и хоть на выставку достижений народного хозяйства. Дай пожму твою…
Он сделал движение к Синицыну, желая пожать ему руку, но сразу же покачнулся и упал носом в рыхлую землю.
— Что такое? — невнятно проворчал он и вдруг отчаянно заорал. Кто меня связал?
Макар подскочил к нему и начал торопливо распутывать бантики:
— Не волнуйся, не волнуйся! Тебя по ошибке, наверное, укутали.