Читаем Корчак. Опыт биографии полностью

К сожалению, канарейки не бессмертны; вот и наша через пару лет, осенью, стала какая-то неспокойная, а однажды вечером, подойдя к клетке, я вдруг увидел, что она не сидит на жердочке, как обычно, а лежит на дне клетки, лапками вверх. … Я был безутешен, не спал всю ночь, все мысли были заняты не только смертью нашей любимой птички, но и ее похоронами, которые мы с мамой решили устроить на славу. … Коробочку из-под сигар, которую дал отец, мы выстелили розовой ватой, на вату положили мертвую птицу, накрыли ее, будто одеялом. Сверху еще слой ваты, затем я туго обвязал закрытую коробку бечевкой, в сопровождении служанки вынес в маленький садик во дворе, там мы выкопали довольно глубокую яму под самой стеной пристройки, где в конце концов, еще немного поплакав, я похоронил моего любимца, насыпав могилку над его гробом{40}.

У Фердуся был легкий характер. Хоть он и рыдал о кончине птички, но по природе своей был веселым ребенком. Его смешила трусость маленьких Вайнкранцев, «крещенных» под колонкой, в его глазах «особую привлекательность» имела игра: лупить еврейских детей, выходящих из школы, спрятанными в рукавах досками; бедных детей в своем дворе он не замечал.

Генрик тоже тяжело переживал смерть своей канарейки. Это несчастье навсегда связалось в его памяти с трагическим осознанием собственной судьбы и открытием, что справедливости не существует.

Наверное, я уже тогда в сокровенной беседе доверил бабушке мой смелый план переустройства мира. Ни много ни мало, как выбросить все деньги. Как и куда выбросить и что потом делать, я, видимо, не знал. Не судите слишком строго. Мне тогда было пять лет, а вопрос не из легких: что делать, чтобы не было грязных, ободранных и голодных детей, с которыми мне нельзя играть во дворе, где под каштаном лежит, похороненный в вате, в жестяной коробочке из-под леденцов, мой первый покойник, близкий и любимый, пока что только канарейка. Ее смерть подняла таинственный вопрос вероисповедания.

Я хотел поставить на ее гробе крест. Служанка сказала, что нельзя, ведь это птица, она гораздо ниже человека. Даже плакать грех.

Это только служанка. Но хуже то, что сын привратника заявил, что канарейка была еврейкой.

И я.

Я тоже еврей, а он – поляк, католик. Он в раю, а я вместо этого, если не буду говорить нехороших слов и буду ему послушно приносить украденный из дома сахар, – попаду после смерти в какое-то место, которое на самом деле не ад, но там темно. А я боялся темных комнат.

– Смерть. – Еврей. – Ад. Черный еврейский рай. – Мне было над чем поразмыслить{41}.

Корчак так и не забыл о том случае. Он описал его пятьдесят девять лет спустя, в гетто, в мае 1942 года, в четыре часа утра, за три месяца до смерти.

6

Дом и мир

Если пробежаться по моей жизни – седьмой год принес мне осознание собственной ценности. Я есть. Я имею вес. Я значу. Меня видят. Я смогу. Я буду.

Януш Корчак. «Дневник», гетто, июнь 1942 года

В польской мемуарной литературе нет другой такой выразительной сцены столкновения ребенка со своим еврейством, как в рассказе Корчака о смерти канарейки. Ассимилированные евреи, писавшие воспоминания после войны, были благодарны судьбе за то, что выжили, полагая, что после Катастрофы вспоминать давние обиды и унижения было бы мелочностью. Так считала моя бабка. Что есть сил держась за польскую культуру, она запустила защитные механизмы, которые стали работать без ее ведома, упрятали на самое дно ее души чувство стыда за свою инакость. Она твердо заявляла, что в детстве никогда не сталкивалась с антисемитскими выходками. И в то же время рассказывала о драках, которые устраивал во дворе ее воинственный брат Макс, будущий коммунист Максимилиан Горвиц-Валецкий, из-за того что сверстники-поляки дразнили его «жиденком».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Браки совершаются на небесах
Браки совершаются на небесах

— Прошу прощения, — он коротко козырнул. — Это моя обязанность — составить рапорт по факту инцидента и обращения… хм… пассажира. Не исключено, что вы сломали ему нос.— А ничего, что он лапал меня за грудь?! — фыркнула девушка. Марк почувствовал легкий укол совести. Нет, если так, то это и в самом деле никуда не годится. С другой стороны, ломать за такое нос… А, может, он и не сломан вовсе…— Я уверен, компетентные люди во всем разберутся.— Удачи компетентным людям, — она гордо вскинула голову. — И вам удачи, командир. Чао.Марк какое-то время смотрел, как она удаляется по коридору. Походочка, у нее, конечно… профессиональная.Книга о том, как красавец-пилот добивался любви успешной топ-модели. Хотя на самом деле не об этом.

Дарья Волкова , Елена Арсеньева , Лариса Райт

Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Проза / Историческая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия