Корделаки

Корнет с графом соорудили импровизированный рычаг и сдвинули плиту со знаком ладони. Она сработала, как засов, и соседние плиты легко раздвинулись. Внизу показались несколько ступенек и два факела, закреплённые на стенах, хранящиеся здесь с незапамятных времён. Граф взял один из них, поджог и первым спустился в подземелье. Они осторожно продвигались вереницей по тесному коридору, пригибаясь под низкими сводами. Свечи в руках у дам сразу же погасли, их задул порыв сквозняка. Батюшка, прижимая к груди огромную церковную книгу и еле протискиваясь в узких местах, шептал: «Господи! На всё Твоя воля!», а корнет замыкал шествие. Иногда им встречались тёмные боковые ниши, видимо, некогда бывшие теми самыми ответвлениями к замку, но вот впереди отблески огня высветили каменную кладку – тут ход делал плавный поворот и заканчивался тупиком. Это была полукруглая комната с потолком чуть выше роста человека. Всем удалось наконец выпрямиться.

– Ну, и где выход? – осторожно спросил корнет у своей теперь уже супруги.

Она молча посмотрела на него, и глаза её наполнились слезами.

– Вы чувствуете, что стало гораздо прохладней и пахнет тиной? – прислушиваясь, спросила баронесса в воцарившейся тишине. – Это значит, что где-то рядом вода. Так что всё верно. Ищите!

– Надо погасить огонь, – предложил граф. – Тогда мы сможем увидеть солнечный свет, если выход тут. Ведь сейчас же не ночь на дворе!

Корнет послушно ткнул факел в землю, граф сделал то же самое и, чуть погодя, когда глаза их привыкли к темноте, под самым потолком явственно стало проступать светлое пятно с колыхающимися тенями.

– Смотрите! Вот он, выход! – указал корнет на отдушину. – Только всё заросло травой за столько лет.

– Или веков, – согласился с ним граф. – Давайте, корнет! Первым должен выйти мужчина, чтобы помочь дамам снаружи и оценить степень безопасности на воле. Вперёд!

– Нет, не дотянусь! – как ни низок был потолок, роста корнета явно не хватало. – Подсадите меня!

– Ох, испытания тяжкие! Только по силам даёшь Ты нам, господи! – батюшка отличался не только пристрастием к обильным трапезам, но был ещё и широк в плечах, и росту недюжинного. При всём этом, он, видимо, страдал боязнью замкнутого пространства и держался из последних сил, лишь за счёт достоинства своего сана. – Чада мои! Позвольте первому на свет божий?

– А, давайте, корнет! – граф понял, что, оставшись внизу один, он батюшку не подсадит. – Поможем святому отцу? Если уж он пролезет, то и все пройдут!

Отец Амвросий перекрестился и, став на плечи молодых людей, вдруг неожиданно легко подтянулся на руках и вскоре скрылся из виду.

– Давай барышень, мужики! – в отдушину просунулась его могучая рука.

Первой, как пушинку, он поднял Полину Андреевну. Туреева уже взяла его за руку, когда прямо в глаза ей посыпались пыль и труха, потом рука батюшки ослабла, и раздался тихий стон. Последнее, что они все услышали, это был сдавленный крик Полины Андреевны, и в этот момент свет померк. Корнет, встав на плечи графа, не смог сдвинуть с места вновь возникшее препятствие, лишь определил на ощупь, что это какие-то доски.

– Не пойму, – сказал он в темноте, спрыгнув на пол. – Что-то полукруглое. Может быть – днище лодки?

– Если в неё навалили груз, то для нас это…

– Конец? – снова совершенно спокойно спросила баронесса, уже чувствуя доходящий сюда из подземного коридора запах дыма.

* * *

Отец Амвросий открыл глаза и увидел божью благодать – по голубому небу медленно двигались облака, похожие на заморские ладьи или невиданных животных. Где-то рядом раздавались редкие всплески воды. Так лежал бы и лежал… Так смотрел бы и смотрел… Он понял, что голова его покоится на чем-то тёплом и мягком, а ко лбу приложено, наоборот, что-то блаженно прохладное. И пахнет мхом. И ангелы тут почему-то не поют, а бормочут непонятное. Он чуть повернул голову, которая отозвалась молнией боли, и увидел склонившуюся над ним старуху с длинными прядями седых волос, на своём языке тихо повторяющую какие-то заклинания.

– Ты смерть моя? – со смиренной улыбкой спросил батюшка.

– Это ты один выпил? – спросила в ответ смерть и кивнула на огромную бочку, лежащую на боку рядом.

Батюшка сел, приложил руку к гудящей голове и понял, что у виска она вся липкая и в чём-то вымазанная, потом ткнул кулаком в бочку и начал что-то припоминать.

– Тяжёлая. Так она наполовину полная! – сказал он старухе, и та снова что-то пробормотала себе под нос на своем языке. – Да ты ведьма! – возопил святой отец. – Изыди! Замолчи!

– Тьфу, дурень, – ласково отвечала смерть. – Молись своему богу на каком хочешь языке, а мне не мешай. Встать можешь? Сто лет не ходила я на остров. И ещё сто не приду. Но негоже, чтобы в день свадьбы проливалась кровь. А уж, если так суждено, то пусть это будет кровь врагов, а не друзей.

И тут батюшка вспомнил всё.

– Где она? – спросил он у ведьмы.

– Увезли голубку, – отвечала та. – Дай хоть на мужа-то её глянуть? Пусть он поторопится!