— Мне трудно, — продолжал Роберт, — быть предельно откровенным, миссис Фергюсон… Корделия, если вы позволите так себя называть. Я боюсь быть обвиненным в нелояльности. Мистер Фергюсон — человек с сильной волей и тяжелым характером. Чтобы с ним ужиться, нужно быть или совсем слабым и всегда уступать, или, наоборот, сильным, чтобы настоять на своем. Маргарет не принадлежала ни к одному, ни к другому типу.
Корделия поднялась.
— Большое спасибо за откровенность.
Интересно, к какому типу он относил ее самое?
В пятницу они уехали в Северный Уэльс. Брук не очень-то хорошо себя чувствовал, но был готов исполнить любое ее желание, а Корделией руководило одно паническое стремление — бежать! После первых шагов к отступлению последующие дались ей значительно проще.
По предложению Корделии, они сняли комнату на ферме близ Лландидно. Перед отъездом она написала Стивену не менее дюжины писем — и ни одного не отправила. И вдруг, за полчаса до отъезда, нацарапала коротенькую записку:
Она измучилась, пока писала, а приехав в Уэльс, чуть не написала новое письмо, в котором отказывалась бы от предыдущего, открывала правду о своем состоянии и обещала последовать за ним куда угодно — по первому зову.
Первые две недели оказались самыми тяжкими. Корделия не раз была на грани истерики. Она постоянно прокручивала в голове сложившуюся ситуацию, глядя на нее то под одним, то под другим углом; внезапно просыпалась среди ночи в ужасе — ей чудилось, что нужно срочно бежать, спасаться, пока ее не разоблачили. Потом она в изнеможении опускалась на подушки, брала себя в руки, а проснувшись, вновь становилась самоотверженной труженицей.
Как ни странно, в это время ее очень поддержал Брук. Он был добр, внимателен и очень неприхотлив. Здоровье его поправлялось, так что вскоре он уже мог сопровождать жену на прогулках.
Иногда наезжал мистер Фергюсон — всякий раз его последующий отъезд приносил им обоим облегчение. Корделия пытливо всматривалась в лицо свекра: нет ли признаков того, что ему все известно?
Наступило Рождество. Оно прошло совсем не так, как в прошлые годы. Ни своего дома, ни хлопот по подготовке званого ужина.
Наконец Корделии удалось достичь хотя бы внешнего спокойствия. В душе она чувствовала себя ничуть не менее несчастной и не более уверенной, чем когда они покинули Гроув-Холл, но огромное напряжение последних месяцев немного отступило.
Вскоре после Нового Года они поехали в Рил. Прошлись по набережной, полюбовались прибоем и зашли в павильон выпить чаю. Только они сели, как Брук воскликнул:
— Боже праведный! Да ведь это Стивен Кроссли!
Вот оно…
— Привет, Кроссли. Вот это сюрприз! Не знал, что у вас есть дела в Уэльсе. Подсаживайтесь к нам.
— Спасибо. Здравствуйте, миссис Фергюсон. Мне показалось, что я видел вас на прогулке, но я не поверил своим глазам.
Встреча старых, но не слишком близких друзей… Все то же обаяние, та же раскованная мужская грация, которую она любила и которой боялась. Он сел напротив нее — сильный, мужественный, прекрасно сложенный.
— Нет, — ответил он на вопрос Брука, — не думаю, что "Варьете" снова откроет двери. Мы продали театр.
— Да? — удивился Брук. — А я и не знал. В последние два месяца я большей частью сидел дома.
— Его приобрел некто Пембертон. Думаю, что "Варьете" снесут и возведут административное здание. Их не интересует шоу-бизнес.
— Как жалко. Я был у вас пару раз и получил большое удовольствие. Хотел как-нибудь взять с собой Корделию.
— Я тоже мечтал об этом, — вежливо ответил Стивен.
— Каковы ваши планы? Останетесь в Манчестере?
— Нет. Я буду управлять одним из наших театров в Лондоне.
— Здесь вы тоже собираетесь открыть мюзик-холл?
Стивен улыбнулся шутке.
— Нет. Я приехал по делу, связанному с моим разводом.
Брук вздрогнул и, ощутив неловкость, взглянул на Корделию, а потом на Стивена.
— Вы это серьезно?
— Конечно. Какие могут быть шутки?
— Я даже не знал, что вы женаты.