Корделия

– …Из-за такого пустяка она не разорится. Я знаю объем вложений. По моим представлениям, доля каждого составляет восемь или десять тысяч фунтов. Но если ты испытываешь нехватку текущего капитала, можешь привлечь других компаньонов.

– Не из нашей семьи?

– Да, если это необходимо. Но тебе не придется этого делать. У тебя вложены деньги и в другие предприятия. Например, заводы в Уэверли.

Мистер Фергюсон стоял, заложив руки за отвороты сюртука.

– Значит, все, что я говорю, как об стенку горох? Ты не изменишь свое решение? Даже если это разобьет мне сердце? Отвечай честно!

Следы прежних сомнений навсегда запечатлелись на лице Брука, – никакой бунт, никакая независимость не изгладят их до конца. Брук встал.

– Что делать? Наверное, я поступаю не очень-то честно по отношению к тебе, но это не разорит тебя и не разобьет твоего сердца. Если ты уступишь, мы сможем остаться друзьями.

Их взгляды встретились – впервые за целую неделю взаимной вражды.

– Но я не собираюсь уступать, – прошепелявил мистер Фергюсон.

Брук тяжело вздохнул.

– Тогда нам больше не о чем говорить. Мне очень жаль, но я… через две недели уеду отсюда – вместе с Корделией. Может быть, ты возьмешь на себя труд уладить дела в банке – перечислить от моего имени пять тысяч…

– Я не сделаю ничего подобного!

Корделия давно заподозрила, что старик приберегает какое-то тайное оружие, какие-то козыри в рукаве, но Брук этого не почувствовал.

– Мне не нужна вся моя доля, – продолжал Брук. – Но пять тысяч скоро понадобятся.

Мистер Фергюсон повернулся к ним обоим спиной.

– Отлично. Но ты не получишь их от моей фирмы. Ты дал себе труд досконально изучить условия нашего партнерства?

– Какие условия?

– Те самые, которые мы все подписали при заключении договора?

– Ну и что? Партнер есть партнер, хозяин своей доли.

– С некоторыми ограничениями, Брук. Мне очень жаль, что в свое время ты невнимательно читал договор. Пункт девять гласит: ни один из пятерых компаньонов не имеет права изымать без согласия остальных более пятисот фунтов в год. А такое согласие явно отсутствует. Я не хотел к этому прибегать, но… Пока ты ездил в Лондон, я лишний раз удостоверился в прочности моих позиций.

Брук уставился в отцовскую спину так, словно перед ним была не спина, а нечто другое – вся его жизнь, все бессилие. Любой, кто прочитал бы его мысли, увидел бы крушение всех его надежд. Нет! Нужно хорошенько подумать. Неужели этот мятеж, эта первая попытка обрести независимость…

Белый, как мел, он повернулся к Корделии.

– Это правда – что он говорит? Тебе известно?

Она скорбно откликнулась:

– Не знаю, Брук.

Мистер Фергюсон поднял руку.

– Вот здесь, в ящике, копия договора.

Брук ринулся к письменному столу, словно желая разломать его, с силой рванул ящик и, внезапно обмякнув, отвернулся.

– Взгляни ты сама.

Он, весь дрожа, опустился в кресло. Корделия перебрала бумаги, нашла нужную, развернула.

– Все правильно, – еле слышно молвила она.

В комнате воцарилось молчание.

– Этот пункт был включен в договор как простая мера предосторожности, – сказал мистер Фергюсон. – Я не предвидел ничего подобного, не предполагал, что меня предаст собственный сын.

Брук молчал.

– Мистер Фергюсон…

Он обернулся и устремил на Корделию напряженный взгляд.

– Прошу вас, – заговорила она, – заново поразмыслить над всем этим – ради нас всех. – "Господи, дай мне силы высказать то, что у меня на душе!" – Вряд ли в ваших интересах – добивать Брука. Узники – не самая приятная компания. Вы всегда были так великодушны. Столько отдавали нам, старались… Он много лет работал вместе с вами в созданной вами фирме. Но он не был счастлив, потому что не годился для этого дела, ему было неинтересно… он не виноват. Вы разочарованы. Но он сделал все, что мог. Почему не дать ему шанс попробовать себя в чем-то другом? А вдруг он еще удивит вас? Если он потерпит неудачу, как вы предполагаете, он вернется и продолжит работать вместе с вами, правда, Брук? Со спокойной душой. Это будет справедливо. Но вдруг ему улыбнется удача? Тогда вы станете им гордиться. Он нашел себе дело по душе. Если бы не это, он так навсегда и остался бы печатником, старался бы изо всех сил. Но подвернулся вот такой случай. Теперь, что бы вы ни делали, он не сможет всего себя отдавать вашему делу, если только не дать ему шанс попытать счастья в том, что он сам для себя избрал. Человека нельзя заставить быть хорошим сыном. Можно испортить ему жизнь, но от этого ни вы, ни я не станем счастливее. У вас все еще есть шанс – быть почитаемым, а не проклинаемым своим сыном.

Мистер Фергюсон отвернулся. Свирепый профиль, властная линия носа. Но он все-таки слушает! Корделия продолжала:

– Если вы согласитесь отпустить Брука, обещаю работать на вас до конца этого года – или пока вы не подыщете толкового управляющего. К тому времени уже можно будет судить, повезло ли Бруку в Лондоне. Если нет, тогда вопрос о моем отъезде отпадает сам собой.

– А Ян?

Корделия замялась. Словно вспышка молнии, ее осенила мысль: он задел больное место – ее, а не Брука!

– Что Ян?