– Мне нужно ехать.
– Это невозможно!
– Однако нужно.
Стивен впился в Корделию страстным взглядом.
– Чем ты занимался все эти годы? – спросила она. – Развелся?
– Конечно. Я же тебе говорил.
– А с тех пор?…
– О… Я много работал. И думал о тебе.
– А твоя жена?
– Вирджиния? – он слегка насупился. – С ней все в порядке. Все так же живет на Мейда-Вейл. Слушай, Корделия, ты же знаешь: она для меня ничего не значит.
– Я знаю.
Во взгляде Стивена мелькнуло удивление.
– Ну вот и хорошо. Одним препятствием меньше. Еще шерри?
Она отказалась, понимая, что ей понадобится вся выдержка, вся ясность ума.
Он плеснул себе еще. О чем он думает? Что у него на сердце?
На столе стояло зеркало, и Корделия вдруг заметила, что он наблюдает за ее отражением. Она опустила глаза. Он тоже пытался угадать, что творится у нее на душе и почему она зашла. Несмотря на физическое влечение, ожившее в Стивене и никогда не умиравшее в ней самой, они оставались чужаками, разделенными пятью годами разлуки.
– Дорогая, – проникновенно сказал Стивен, – это нужно отметить. Мне бы очень хотелось провести с тобой весь день. Но меня ждет работа. Если бы я мог бросить…
Работу?
– Нет-нет, прошу тебя, не надо. Я обещала дяде Прайди приехать к обеду. Правда, Стивен, спасибо.
Но его энтузиазм превозмог колебания.
– Ты раньше бывала в Лондоне? Отлично. Просто замечательно. Подожди, пожалуйста, я отдам кое-какие распоряжения. Это займет пять-десять минут.
Она запротестовала, хотя и не слишком энергично. То, что привело ее сюда, слишком важно, чтобы откладывать. Можно послать записку. Стивен вышел. Корделия осталась смотреть в узкое окно.
Он вернулся. Все уже улажено. Велел заложить коляску. Сегодня отличный денек – для этого времени года. До обеда они немного покатаются. Потом он повезет ее в один из лучших ресторанов. А потом… Решат, когда придет время. К сожалению, вечером он будет занят. Но до тех пор… Он не отпустит ее в Манчестер, прежде чем они не развлекутся по-королевски. Он заставил ее выпить второй бокал шерри, надел клетчатое пальто и шелковый шарф с монограммой; слуга доложил, что карета подана. Это была такая же "виктория", на какой он разъезжал в Манчестере. Вид коляски разбудил в Корделии массу горько-сладких воспоминаний.
Они поехали вдоль набережной в Челси, и он все говорил, все уговаривал. Неужели не понимал, что воспоминания таили в себе не только радость?
Его рука забралась к ней в муфту – теплая, сильная, с длинными пальцами.
Один раз, удивленный ее односложными ответами, он повернулся и в упор посмотрел на нее.
– Ты совсем притихла, дорогая. О чем ты думаешь?
– Слушаю тебя.
– Не правда ли, это было прекрасно? Каждая минута – даже боль и страх перед разоблачением. Даже вмешательство Мэссингтона. И пожар, и болезнь Брука, и недоразумение с Вирджинией. Мы заплатили за это непомерно высокую цену. Может быть, пришло время обрести утерянное счастье?
– Возможно ли это? Я хочу сказать, если счастье возвращается, разве оно может быть прежним?
Он замолчал, бросил взгляд на проезжавший мимо экипаж – роскошнее его собственного – и неохотно вернулся к ее вопросу.
– Может быть, и нет, если прошло слишком много времени. Но если всего пять лет… ты сама сказала… Когда я видел тебя в Уэльсе – кажется, это было в январе шестьдесят восьмого года? Нет, шестьдесят девятого. Значит, прошло не более четырех лет. Ты нисколько не изменилась, только стала чуточку взрослее и еще больше похорошела. Я тоже не изменился, правда?
– …Да, кажется, мало.
– Значит, все в порядке. Вот я сижу рядом с тобой, и мне кажется, что мы вчера вот так же катались в Манчестере. А ты – все помнишь?
– Да, – ответила Корделия. – Все.
Они сделали круг и вернулись через Гайд-парк, проехали мимо церкви Сент-Джеймса и Пиккадилли, но на полпути Стивен резко постучал кучеру "Нет-нет, не сюда, я же говорил!"
Наконец они остановились возле маленького, но роскошного ресторанчика – с мягким, как свежескошенная трава, ковром, дорогими пурпурными портьерами и интимным освещением в нишах, где стояли столики. Оказалось, что Стивен знаком с метрдотелем – тому не потребовалось подсказка, он тотчас прикатил столик на колесиках с устрицами, шампанским и прочими лакомствами.
Под действием шампанского Стивен стал еще разговорчивее – он рассказал ей о себе, о театре, которым управлял в Нью-Йорке, и о репертуаре театра в Бостоне. Это был дальновидный шаг со стороны отца – предложить ему такую работу. Он многому научился, а кое отчего отказался. Одно время он намеревался вернуться в Америку, но потом… Он резко остановился и, чтобы скрыть смущение, подозвал официанта и попросил принести портвейн.
Корделия вспомнила:
– Ты хотел повысить художественный уровень мюзик-холла?
– Отец немного этим занимается. А сам я, честно говоря, утратил интерес – с тех пор, как уехал из Манчестера. Может быть, это была иллюзия. Может быть, и невозможно изменить – и в то же время сохранить лицо мюзик-холла.
– Наверное, ты прав.
– Ты серьезно? – удивился Стивен.