Корделия

Чудесное майское утро. Ни ветерка. И только на севере застыла гряда белых облаков.

Запрягли фаэтон; лошади плавно двинулись с места и на хорошей скорости понеслись в город, обгоняя громоздкие омнибусы, груженые подводы, мальчишек с ручными тележками и нищих, мимо массивных старинных зданий на Ардвик-Грин и дальше по Лондонской дороге.

Здесь они сделали крутой поворот и, оставив позади фешенебельный торговый центр, въехали прямиком в трущобы.

Лошади уже не бежали, а еле плелись, с трудом пробираясь по узким улочкам, где играли ребятишки в лохмотьях; голые малыши ползали прямо по проезжей части. Обветшалые четырехэтажные здания загораживали дневной свет; в воздухе носились частицы копоти и дыма. Худые, неопрятные женщины, закутанные в шали и в башмаках на деревянной подошве, сидели на крылечках или в дверных проемах, баюкая грудных младенцев и переругиваясь с соседками через дорогу. Боковые улочки и вовсе представляли из себя канавы для сточных вод, с выложенными булыжником склонами. Все чаще попадались фабрики, тесня друг друга; высокие, закопченные трубы тонули в клубах дыма. Корделии и прежде приходилось сталкиваться с нищетой: недалеко от того места, где жили Блейки, были бедные кварталы, но ей никогда не доводилось наблюдать подобное убожество.

– Подъедем к каналу, вид будет поприличнее, – пообещал, заметив ее отвращение, мистер Фергюсон.

Перед ужасающей нищетой обитателей этого района ее собственные проблемы показались сущими пустяками. Людям было не до флирта: они работали ради выживания своих семей, а теряя работу, оставались без куска хлеба. С недавних пор здесь участились случаи смерти от тифа и холеры: они беспрепятственно косили истощенных людей. У Корделии не укладывалось в голове, как может остальное население продолжать жить как ни в чем не бывало, когда в самом сердце города вымирает целая община. Да, во время недавнего хлопкового голода фабрики сотрясали бунты – Корделия много слышала об этом еще в школе, – но они не шли ни в какое сравнение с теперешними бедствиями, когда у людей даже не осталось сил бунтовать.

Она почувствовала себя непростительно счастливой, потому что жила в комфорте и роскоши, и безнадежно испорченной – потому что ей было этого мало. Уж не за счет ли этих несчастных достигнуто ее собственное благополучие?

– Никогда здесь не были? – поинтересовался мистер Фергюсон.

– Нет.

– Любому пошло бы на пользу – раз-другой в год наведаться в это забытое Богом место.

Корделия удивленно взглянула на свекра.

– Я тоже об этом подумала.

Они проехали под заклеенной объявлениями аркой железнодорожного моста, миновали пустырь и зацементированную площадку для игр, где копошилась мелюзга.

– Вплоть до прошлого года здесь было старое кладбище, – объяснил мистер Фергюсон. – По моей инициативе на этом месте оборудовали игровую площадку. Хоть какая-то забота о живых важнее чрезмерного внимания к мертвым.

– Да, – через силу согласилась она.

Мистер Фергюсон помолчал и вдруг ошарашил ее вопросом:

– Корделия, вы счастливы в Гроув-Холле?

– Да.

– Брук – человек со странностями. Но у него немало ценных качеств.

– О да. У него доброе сердце. Я к нему очень привязана.

Привязана… А можно ли считать привязанностью то чувство, которое заставляет бешено биться ее сердце и от которого кровь закипает в жилах?…

– Ну, вот мы и приехали. – Мистер Фергюсон помог ей спуститься на землю. Сегодня он был как никогда доброжелателен, и Корделия чувствовала себя не в своей тарелке. Что это – угрызения совести?

Они прошли через широкие чугунные ворота, и на них тотчас пахнуло едкими химикалиями. Они миновали несколько крытых, похожих на бараки, цехов и пошли по мощеной булыжником дорожке в контору. Бывшие там несколько мужчин поднялись им навстречу и почтительно поздоровались. Мистер Фергюсон милостиво кивнул в ответ и прошествовал дальше. Корделия чувствовала, как ее провожают взглядами.

Они вышли в большой, огороженный двор, где вовсю грохотали машины; с них на землю стекала вода.

– Здесь мы красим ситец, – пояснил мистер Фергюсон. – Впечатляет, не правда ли?

Машины, точно гигантские крабы, при помощи сотен щупалец ворочали огромные тюки материи. Рядом с ними люди казались карликами. Было очень шумно, но это был не приятный гул или ровное гудение, а пронзительный металлический лязг, прерывистый и какой-то вымученный.

– Здесь производится предварительная обработка ткани закрепителем, – прокричал мистер Фергюсон на ухо своей спутнице, – для более прочного впитывания красителя. Вот, смотрите, – он отогнул уголок лежащего неподалеку рулона ситца. – Это – необработанная материя. Мы красим ткань в шесть различных цветов. Машины снабжены шестью валиками для нанесения определенного цвета. Вы, без сомнения, оцените сложность этого устройства: ведь каждая краска должна лечь в строго определенное место, обусловленное рисунком.

Их провожатым был один из служащих – высокий анемичного вида человек с выдающимся кадыком; мистер Фергюсон представил его как Симнела, главного инженера.