Корейский излом. В крутом пике

– Больше, меньше… Для начала надо америкосам хорошо по зубам настучать, чтобы прочувствовали. Поэтому будем пессимистами – надеяться на лучшее и готовиться к худшему. – Колесников обвел взглядом компанию. – Ну что, бай-бай?

Вскоре офицеры разошлись по своим комнатам. День догорал, а следующий готовил новые сюрпризы. И не было им конца.

«В Москве еще не весь снег сошел, а здесь уже все распустилось», – думал Колесников, стоя у окна и глядя на свежую весеннюю зелень. Вчера после трех боевых вылетов он чувствовал себя как выжатый лимон, поужинав, сразу же завалился спать, поэтому проснулся рано и теперь наслаждался одиночеством. Но это состояние длилось недолго, его прервал ворвавшийся в комнату Лопатников.

– Там у Мишина крыша поехала, – выпалил он с порога.

– Он где?

В голосе Колесникова не чувствовалось удивления.

– У себя в комнате.

– Пошли.

Павел быстро оделся и в сопровождении Лопатникова вышел из комнаты. Он догадывался, что случилось с Мишиным.

Эмоциональные и физические нагрузки в процессе боев измотали летный состав авиадивизии: возросшие скорости, перегрузки, нехватка кислорода на больших высотах… В прошлую войну они умудрялись делать по пять вылетов в день, сейчас – максимум три. Иначе наваливалась безграничная усталость, приходило чувство безнадежности, бессмысленности всех этих полетов, безразличие к их результатам. Хотелось забиться в нору маленькой мышкой, лишь бы тебя оставили в покое. Летчики начинали отлынивать от полетов, ссылаясь на мнимые болезни или жалуясь на придуманную неисправность приборов.

Павел несколько раз чувствовал подобное состояние на своей шкуре и старался по возможности не перегружать личный состав.

Чтобы смягчить стрессовое состояние, офицерам внутривенно вводили глюкозу, а позднее попеременно стали делать инъекции стрихнина и мышьяка. Пилоты шутили, мол, скоро нас дустом будут морить, как тараканов, но от процедур не отказывались. Несмотря на жуткие названия применяемых препаратов, которые ассоциировались со смертельной отравой, известной из книжек и фильмов, инъекции помогали, прибавляли сил и бодрости.

Но случались и другие девиации сознания от излишних нагрузок. Местные медики называли это «комплексом бессмертия», для непосвященных, не владеющих латынью. Охваченный «комплексом бессмертия», пилот вскакивал среди ночи с криками «Меня не собьешь», «Я непобедим» и с намерением немедленно ринуться в бой.

Колесников предполагал, что с Мишиным произошло нечто подобное, и убедился в своей правоте, как только вошел в его комнату. Лейтенант Мишин метался из угла в угол, размахивал руками, при этом выкрикивая:

– Да мы вас одним пальцем раздавим, янки проклятые, будем бомбить Вашингтон.

Весь этот бред перемежался смачными матюгами и лихорадочными всхлипываниями.

– Я же говорил, и врач говорил, что его надо отправить в санаторий, – сказал Колесников, покосившись на Лопатникова. – Или вообще в Союз. Так ведь упирается.

Летчиков по настоянию врачей периодически отправляли в дом отдыха, находившийся в городе Дальнем, для укрепления тела и духа, но Лопатиников сбежал оттуда до окончания срока пребывания, сказав, что все это ерунда, что такой отдых, может быть, и снимает физические нагрузки, а вот моральные нет.

«Кому как», – подумал Колесников, выслушав командира звена. Сам он этим санаторием ни разу не пользовался.

– Что будем делать? – задал резонный вопрос Лопатников.

– Мозги вправлять. По-свойски. Придержи его.

Лопатников, подойдя к Мишину, неожиданно обхватил его сзади, а Колесников влепил ему увесистую оплеуху. Потом еще и еще.

– Очнись, лейтенант. Ну-ка, посмотри на меня.

Глаза у Мишина просветлели, взгляд стал осмысленным.

– Ну что там с ним? Отпускать? – спросил из-за спины Лопатников.

– Отпускай. Вроде, мозги на место встали.

Лопатников разжал руки, а Павел схватил Мишина за голову и начал натирать ему уши.

– Ребята, что это со мной? Наваждение какое-то, – забормотал тот, уставившись на Колесникова испуганными глазами.

– Что-что… С катушек съехал, – пояснил Колесников.

– Может, у него белая горячка? Нажрался водки… – предположил Лопатников.

– А где бы он ее взял? Вчера сто грамм выпил за ужином и отправился спать. Это не белая горячка, это хуже, это комплекс бессмертия. – Колесников на пару секунд задумался. – Все. Пошли в санчасть. Доктор разберется, что с тобой.

Врач находился у себя в кабинете и что-то записывал в журнал, периодически макая перо в чернильницу. Даже не взглянув, кто пришел, он спросил.

– Чесотка, простуда?

И лишь потом оторвался от своей писанины и посмотрел на вошедших офицеров.

– Нет, тут другое. Он того…

Павел крутанул пальцем у виска и кивком указал на Мишина.

– Ну, я же говорил, что ему пора в дом отдыха! – вскипел врач. – А теперь уже поздно – его надо в Союз отправлять и в спецклинику. Отвоевался.

– Доктор, я не хочу в Союз, я согласен на дом отдыха. Выписывайте направление, прямо завтра и отправлюсь, – пробормотал Мишин, умоляюще глядя на врача.

Тот подумал и согласился:

– Только никаких полетов. Проследите, товарищ майор.