Корейский излом. В крутом пике

Колесников вернулся в Советский Союз, продолжил службу в ВВС, но не в действующем летном составе. Его направили в Военно-воздушную академию имени Жуковского в качестве преподавателя, где он дослужился до звания полковника.

Эпилог

Колесникову выделили двухкомнатную квартиру на Красной Пресне, где он проживал один, так и не удосужившись жениться. Женщины у него случались, но все какие-то проходные, бездуховные, как ему казалось, и хотя некоторые намекали на возможное замужество, он неизменно увиливал от подобных предложений.

По большому блату он приобрел телевизор «Рекорд» и вечерами, не отрываясь, смотрел все подряд. Однажды в новостях Павел увидел Джона Блэка в составе партийной делегации на международной конференции коммунистических партий. Он иногда вспоминал этого необычного негра, но как-то не интересовался его судьбой. А тут взыграло.

Колесников обратился к парторгу Академии с просьбой выяснить что-нибудь о Джоне. Оказалось, что он работает в аппарате ЦК КПСС по связям с коммунистами англоязычных стран.

Павел позвонил по выданному ему номеру телефона. Ответил женский голос:

– Кто его спрашивает?

– Полковник Колесников.

Они договорились встретиться в центре. Джон Блэк подъехал на черной «Волге», недавно появившейся на улицах Москвы, отпустил машину и, широко улыбаясь, направился к Павлу, вызывая недоуменные взгляды прохожих.

Время было обеденное, они пошли в «Славянский базар». За обедом вспомнили о военном прошлом. Павел проговорил, весело посверкивая глазами:

– Ты прямо как министр: на персональной «Волге» разъезжаешь и костюмчик у тебя импортный. Не жизнь, а малина.

– Машина дежурная, костюмчики нам выдают, чтобы не позориться перед иностранцами. А ты полковник, и тебе форму тоже выдают, да и машину подгонят, когда попросишь.

Джон весело рассмеялся.

– На Родине бываешь? – поинтересовался Павел.

Джон помрачнел:

– Нет. Да и не тянет меня туда. Я принял советское гражданство и семью здесь завел. Жена у меня из Узбекистана – вот такая дикая смесь.

– А дети?

– Пока не обзавелся, но это дело наживное.

– Ты совсем без акцента говоришь, – удивленно заметил Павел.

– Отучили. – Джон улыбнулся. – Занимался с логопедом или как его там. Слушай, скоро фестиваль молодежи и студентов начнется. Давай я тебе выправлю специальный пропуск – сможешь спокойно ходить на все мероприятия.

Они расстались друзьями, а через неделю начал набирать силу международный фестиваль.

Колесников отпросился у начальства на два дня, сославшись на мнимые обстоятельства, надел единственный гражданский костюм и отправился гулять по центру Москвы. «Надо же специальный пропуск от Джона задействовать, с которым везде пропускают! В кои веки случались такие праздники?»

Москва бурлила. Толпы молодежи в разномастной одежде ходили группами, пели, смеялись, подтанцовывая на ходу. Из уличных репродукторов звучали «Подмосковные вечера» и «Если бы парни всей земли».

Колесников добрел до ВДНХ. Возле входа две латиноамериканские пары танцевали самбу под гитару. Их окружили молодые люди с разным цветом кожи. Они подпевали и хлопали в такт. Чуть далее трое чернокожих играли джаз. Павла разобрал смех, когда он вспомнил расхожий стишок: «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь». А тут! Свобода и демократия! Взявшись под руки, мимо него проходили восторженные группы и выкрикивали лозунги на разных языках.

Милиции не наблюдалось, зато в толпе мелькало много стриженых парней в одинаковых костюмах и со стеклянными глазами. Когда Колесников зашел внутрь выставки, в небо выпустили массу голубей. Народ ликовал. Выкрикивали: «Пикассо».

Возле памятника «Рабочий и колхозница» он заметил молодую женщину в строгом синем костюме и больших темных очках, закрывающих пол-лица. Вокруг нее вилась молодежь, явно китайцы – уж тут Павел никак не мог ошибиться. Он остановился. «Что-то знакомое: фигура, жесты… Где-то я ее видел, точно видел, эх, если бы не эти очки, да это же…» Он встряхнулся, как будто сбрасывая наваждение, а потом резко подошел к незнакомке и бесцеремонно снял с нее очки. Перед ним стояла Мэй Лань.

Она застыла безмолвной статуей, губы у нее задрожали.

– Павел, ты? – с трудом выговорила она. – Мне сказали, что ты погиб.

– Как видишь, жив. – Он, не обращая ни на кого внимания, крепко поцеловал ее в губы. – Я тоже про тебя ничего так и не узнал. Думал, что расстреляли.

Оба понимали, что ведут себя глупо. Первой опомнилась Мэй Лань. Она что-то сказала по-китайски стоявшей рядом девице, взяла Павла под руку и отвела в сторону.

– Я сдала делегацию своей помощнице и до завтра свободна. Пойдем, посидим где-нибудь, поговорим.

Они отыскали свободную скамейку, присели, Павел обнял Мэй за талию.

– Как видишь, я жив. Меня подбили, но я выкрутился. А ты как?

Он напрягся в ожидании ответа.