Корейский Коридор

Бугай послушно вошел.

Комната была обставлена как рабочий кабинет. Массивная мебель, высокое кресло, обитые кожей стены. Облезлые дубовые полки, заваленные книгами до потока. Откуда взялись книги, было не понятно. Сохраниться в самой комнате за треть века они не могли — давно бы истлели и сгнили. Вероятно, их привозили сюда специально, откуда-то, где в течение тридцати лет были приемлемые условия для хранения подобных сокровищ.

В любом случае, смотрелся этот зал для аудиенций роскошно. Если целью босса всех боссов было произвести впечатление на собеседников, цели он своей достиг.

«Пыль в глаза пускает, урод», — подумал Бугай.

Кроме книжных полок, кабинет был заставлен и завален разнообразным антиквариатом. Была тут и металлическая посуда, и редкая керамика, и даже бюсты каких-то мужиков, в том числе лысых, бородатых и старых.

«Ни одного бабьего бюста, — отметил Бугай. — Извращенец».

Но преобладало здесь антикварное оружие. В основном — европейское, не восточное. По большей части — холодное, а не огнестрельное.

Немецкие мечи, венгерские сабли, французские эстоки, итальянские рапиры, многочисленные кинжалы, полумечи, шпаги и штык-ножи. Встречались японские катаны, а также непонятные кривые африканские клинки — возможно, ритуального назначения.

Босс всех боссов, мясник Синода Шедоши восседал посреди всего этого смертоносного великолепия в мягком домашнем кресле. При взгляде на кресло Бугая скривило. Когда-то оно было кожаным, но снизу, где виднелись ржавые ножки, давно облезло, сморщилось и потеряло цвет. На верхнюю мягкую подушку, видневшуюся за спиной Шедоши, было нашито… человеческое лицо.

Прямо над креслом знаменитого главаря самой крупного городского ганга висела огромная фотография в пластмассовой рамке. Но на ней красовалась не семейный портрет Шедоши-из-прошлого, и даже не симпатичная полуголая киноактриса доанабиозных времен. На фото был меч.

Бугай поморгал. Рамку-картину украшало не оружие, а именно — репродукция оружия. Высококачественная, крупноформатная фотография. То ли Шедоши очень хотел иметь подобный предмет, то ли имел когда-то, но фотография была явно ему дорога.

Надпись на рамочке гласила:

Меч Барклая.

Русский кирасирский палаш.

1808 год.

«Девятнадцатый век, самое начало, — подумал Бугай. — Старинная и наверняка дорогая вещь. Вот только на кой черт она старому козлу? Из ума выжил. И почему на стене только фотография?»

Бугай подобострастно улыбнулся.

— Рад видеть вас в добром здравии, мистер Шедоши, — произнес он, склонившись в полупоклоне.

Шедоши подался вперед, по-старчески вглядываясь в лицо гостя.

— Чхун Пак, Чхун Пак, — пошамкал губами он, вспоминая. — Кажется, рожу твою я и впрямь видел когда-то. Я тебя, падла, знаю?

— Я ваш бывший юрист, господин, — пояснил насильник и рабовладелец Бугай. — Сделки по недвижимости. Международная адвокатская контора Рональд Шмидт и партнеры. Австралийские соединенные штаты, Мельбурн. Помните склад на пересечении Девятнадцатой и проспекта Свободы? Я помогал вам оформить землю…

— Это там, падла, где моя старая мясобойня? — уточнил гангстер.

— Именно так, сэр. Сегодня я был там.

— Сегодня?

— Именно так, сэр.

— И, падла, вспомнил про меня? Да неужели?

— Вас забыть невозможно, сэр. Еще тогда, задолго до катастрофы, я понял, сэр, что вас ожидает великое будущее! Великая власть!

Шедоши шумно пошевелился в кресле. Лести он не любил. И о каком великом будущем толковал этот безмозглый объедок? Кости у Шедоши болели, а от человечины мучило несварение.

— Эх, падла, — огорченно скривил губы гангстер, — горазд ты врать, однако. Чхун, падла, Пак.

— Ни в коем случае…

— Да заткнись. Выходит, ты живой. — Старый гангстер покачал лысеющей головой. — Юристишка. Я думал вас, крючкотворов поганых, всех перемочили вместе с бюрократами из муниципалитета еще во время первой Уличной охоты.

— Никак нет, сэр. — Чхун Пак снова поклонился. — Возможно, я просто живучий.

Не вставая с кресла, Синода Шедоши затрясся от смеха.

— Ты, падла, живучий? — надтреснуто загрохотал он. — Может быть. Однако, как прежде, тупой! Заявлять боссу всех боссов Сеула, что ты, падла, «живучий» — это крайняя самонадеянность, не говоря уже о неуважении к моей власти. Не находишь? Как это там у Киплинга? Дергать смерть за усы? Ты сейчас дернул, падла, меня не за усы, а за мой старый хер. Давай-ка я отпилю тебе голову, и кончим базар на этом. Согласен?

Бугай проглотил слюну.

— Но мистер Шедоши…

— А ты думал что? Был знаком со мной в прошлой жизни, и я тебе пятки лизать буду, падла?

— Да нет же, сэр, господин, я вовсе…

— А какого дьявола ты на моих охранников возле парадного наехал, а? Дело у тебя ко мне, а? Ну так выкладывай его, падла. Только, падла, не обгадься. А то, если дела нет, отпилю башку прямо здесь.

Бугай зажмурился и затряс головой из стороны в сторону.

— Нет, сэр, погодите! — затараторил он быстро. — Дело у меня действительно есть!

Он суматошно порылся в кармане и извлек маленькую вещицу, которую сложно было рассмотреть при плохом освещении.