Корень мандрагоры

На ней были голубые джинсы, идеально сидящие на подтянутой попочке, и белая майка с открытыми плечами. Волосы, перетянутые синей лентой, кобыльим хвостом елозили ей по лопаткам. От Белки пахло медом и букетом тонких, незнакомых мне ароматов — наверное, это было какое-то дорогое мыло.

— Скучал по мне?

— Еще как. Меня разрывало желание бросить работу и бежать к тебе со всех ног.

— Правда?

— Правда.

— Гвоздь.

— Тут я.

— Ты не думаешь, что все происходит как-то быстро?

— Ни капли. Сегодня утром я понял, что мы с тобой знакомы уже две тысячи лет.

— Это потому, что я тебя заколдовала.

— Точно. Ты профессиональная ведьмочка. И самая очаровательная из всех ведьм.

— Я понарошку колдую.

— А действует как всерьез.

— Гвоздик?

— Я тут.

— А у тебя были другие… ведьмочки?

— Да. Но все они были бездарны. Совершенно не умели колдовать.

— А всё остальное умели?

— Хочешь, чтобы я спросил тебя про твоих ведьмаков? Про всех упырей и вурдалаков, которые были твоими мужчинами?

— Нет.

— Или все-таки спросить?

— Я сейчас разозлюсь и вернусь к себе.

— У меня для тебя есть подарок. — Я помахал пакетом. — Я тоже помаленьку приколдовываю. Приходится учиться.

— Что там?

— Вот придем ко мне, и узнаешь.

— Вот же изверг!

— Совсем чуть-чуть осталось. Мы почти пришли.

— Нельзя давить на мое любопытство! Давить на мое любопытство — это просто бестактно! У тебя нет сердца!

Лифт, разумеется, не работал. Мы поднялись на шестой этаж, я, зная каждый замаскированный в темноте угол коридоров, провел Белку за руку. Наконец мы добрались до моей конуры, я открыл дверь и включил свет.

— Заходи.

Белка вошла, оглядела комнату, одобрительно кивнула, заключила:

— Восхитительный бардак!

— Не так все просто. Грязи и мусора, заметь, нигде нет. И белье я стираю своевременно. Так что это не бардак — это, чтоб ты знала, выработанная годами система максимальной целесообразности и практичности использования подручных средств.

— Вот же умник! Ладно, показывай, что ты мне принес.

Я протянул ей пакет, Белка запустила в него руку и извлекла несколько орехов.

— Орехи, — констатировала она.

— Точно. Фундук. Теперь у тебя нет надобности заготовлять их на зиму.

— Я люблю орехи. Только эти — в скорлупе!

— Само собой.

Белка вернула орехи в пакет, ткнула мне пальчиком в грудь, произнесла с нотками наставления:

— Я ленивая белка. Я не люблю разгрызать скорлупу, молодой человек.

— Не повезло тебе.

— Ты мне их будешь чистить.

— Ладно. — Я улыбнулся. — Давай лучше выпьем коньячку. Я откупорил бутылку, разлил по рюмкам.

— Почему ты не купил вино? Вино — это же виноградная кровь, ты сам говорил.

— Но коньяк — это квинтэссенция виноградной души. Его же делают из виноградного спирта. Так что если вино — это кровь винограда, то коньяк — его душа.

— Это надо запомнить.

Я протянул ей яблоко. Белка поднесла рюмку к губам, поморщилась — плотный коньячный дух шибал в ноздри, сложила губки трубочкой и неторопливо всосала содержимое рюмки, задержала дыхание, проглотила, подняла на меня глаза — они блестели сильнее обычного. Я забрал у нее рюмку и вложил в ладонь яблоко.

— Как тебе виноградная душа?

— Она сумасшедшая.

— А вот здесь ты абсолютно права. Закуси.

— Нет, — сказала она и отвела руку с яблоком в сторону. Я закушу вот этим…

Она приподнялась на носках и потянулась ко мне губами. В запах меда вплеталось послевкусие коньяка. Я прижал Белку к себе. От нее запахло сосновой смолой, и чем дольше я ее обнимал, тем сильнее она пахла хвоей. Я подхватил Белку на руки, уложил на кровать. Ее глаза, словно океанский прилив, медленно топили мое сознание. Они смотрели прямо мне в сердце и видели там желание и сумасшествие. Я взял себя в руки, выдавил:

— Пять минут. Я быстро.

И убежал в душ. Я уложился в заявленный интервал, ну, может быть, прихватил минуту-две, но за это время ко мне в комнату успел заявиться Кислый. Когда я вернулся, он торопливо опрокидывал в себя стакан коньяка. Я схватил его за шиворот и вытолкал в дверь. Вместе со стаканом.

— Гвоздь! Это!.. Подожди!..

— Проваливай отсюда, придурок.

— Подожди! Мне надо!..

— Если я тебя сегодня еще раз увижу, переломаю тебе колени, локти, а может быть, и позвоночник. Вали, я сказал.

До Кислого все-таки дошло, он виновато улыбнулся, протянул мне пустой стакан и послушно ретировался.

Я закрыл дверь на ключ, оглянулся на Белку. Она улыбалась, видно, эта ситуация ее позабавила.

— Надо было гнать его в шею, — сказал я.

— Он постучал, зашел, увидел меня, покраснел почему-то. Сказал, что он твой друг, а потом увидел на столе коньяк, схватил, спросил, можно ли, я ответила, чтобы он спросил у тебя, но он уже наливал его в стакан и тут же начал пить.

— Понятно. Это был Кислый. Хотя лучше не знать. Если там что-то осталось, то лучше допить сейчас. Пока Кислый ходит кругами, всегда есть опасность, что он умыкнет алкоголь из-под самого носа.

Коньяка оставалось, слава богу, половина. Я наполнил рюмки, вернулся к Белке.

— Это твой друг? — спросила она, принимая рюмку.

— Боже упаси. Он — мое наказание. Только вот знать бы еще, за какие грехи меня Господь так наказывает.

— Может быть, за те, которые ты только собрался совершить?