— Я знаю один, который собираюсь совершить. Давай за него выпьем, потому что это будет мой самый сладкий грех.
Белка хитро улыбнулась, легонько звякнула своей рюмкой о мою, молча и неторопливо выпила и точно так же потянулась к моим губам. Спустя секунду она оторвалась от поцелуя и прошептала мне в самое ухо:
— Выключи свет.
Я метнулся к выключателю, погасил, так же быстро вернулся обратно. Луна бессовестно заглядывала в окно. Я подумал: «Ну и черт с тобой! Смотри сколько влезет». И снял с Белки майку.
Белке было двенадцать, когда развелись ее родители. Каждый из них был слишком занят своим бизнесом и самим собой, чтобы дать дочери что-то большее, чем просто материальное благополучие. После семейного раскола Белка редко видела отца, а поступив в институт, и с матерью общалась не особенно часто. Мать стремилась не упустить последние годы увядающей молодости, которую у нее отобрал «этот негодяй и бабник», как она отзывалась о своем бывшем муже, и справедливо считала, что ее молодым любовникам вовсе не обязательно лицезреть юную и столь привлекательную конкурентку, коей являлась ее дочь. У отца и вовсе давным-давно была другая семья, а может, и не одна. Так что если в детстве Белка получала хоть какое-то внимание родителей, то в юности этого внимания не осталось вовсе — все члены семьи стремительно отдалялись друг от друга. Тем не менее наличность поступала к Белке регулярно с обеих сторон — эту часть заботы о своем чаде оба родителя выполняли неукоснительно.
Избалованной Белку назвать было трудно, скорее, в ее отношении к деньгам была этакая детская непосредственность. Белке было все равно, сколько денег у человека, с которым она общается, или каков его социальный статус, ее это просто не интересовало. Но такое не прощается в мире, где деньги диктуют нормы поведения. Когда человек знает, что назавтра денежных поступлений ждать не приходится, он крепко задумается, тратить ли последний червонец. Но если человек уверен, что завтра счет на пластиковой карте вырастет до положенной отметки, он легко расстанется с последней купюрой и тут же забудет об этом. Белка никогда не зарабатывала деньги самостоятельно, а потому не знала им счету. Она, например, покупала одежду, которая нравилась, а не ту, которую могла себе позволить. Она никогда не смотрела на цены в меню, сидя за столиком в баре. Или могла запросто отшить парня — такого себе крутого мачо, по которому чахло всё Белкино женское окружение. Это раздражало ее подруг, а порой доводило до бешенства. Подругами двигало чувство такое же древнее, как инстинкт продолжения рода, — зависть, только они рядили ее в одежду несправедливости и как следствие — персональной обиды. А у женского самолюбия точка кипения — как у азота: чуть поднялось давление, и вот оно уже бурлит и исходит паром. Но Белка, обладая энергией маленького торнадо, легко переносила агрессию сокурсниц, а то и давала им достойный отпор — это была не та опасность, которая могла нанести ей травму.
Находились в окружении Белки и более практичные девушки — эти понимали выгоду от общения со столь обеспеченной сокурсницей и охотно набивались в подруги. Но Белка была далеко не глупа, и если к завистливым особам была безразлична, то к подхалимкам относилась с презрением. Стоит ли говорить, что моя милая Белочка куда лучше ладила с мужчинами — от них она по крайней мере знала, чего ожидать, но поскольку мужские желания, как правило, не отличались разнообразием, то и мужчин Белка не пускала ближе определенной дистанции — где-то глубоко внутри ее детской пугливой души был обустроен темный чуланчик, в который она могла в любой момент улизнуть, и больше никто в целом мире не имел возможность туда пробраться. В сущности, Белка была очень одиноким человеком, а я, наивный, полагал, что в состоянии это исправить. Я был уверен, что достаточно дать ей любовь, заботу и верность, убедить ее в искренности и глубине намерений, и Белкино одиночество рассыплется прахом. Тогда еще я не догадывался, что одиночество — это как раковая опухоль. Если не начать лечить эту напасть своевременно, потом уже делать чтото бессмысленно, рано или поздно оно сожрет человека полностью. Одиночество же Белки еще в детстве стало хроническим и в юности только прогрессировало.