Корень жизни: Таежные были

Но главный сюрприз «малая авиация» преподнесла нам через несколько минут: лихо покрутив над площадкой, командир, будто любуясь своим спокойствием, сказал: «И на этой садиться не буду». — «Почему же? Она площадью в два гектара, и на ней в год сто раз вертолеты садятся! Даже рыбачить на них прилетают!» — возмутился я. «А я не рыбак, — опять невозмутимо ответил пилот. Но, увидев мое огорчение, объяснил: — Видите — полосы для захода нет». — «Была бы полоса, здесь самолет сел бы», — вертелось на кончике языка, но я смолчал.

Лихорадочное совещание в нашей тройке: «Что делать? Возвращаться в Биру? Или сразу в Хабаровск?» Николай озлобленно махнул рукой: «Давай в Хабаровск! Хватит с меня!» Володя равнодушно, в каком-то оцепенении, смотрел в иллюминатор. Я попросил у командира карту. Подумав немного, показал точку в верховьях Тырмы: «Тут почти аэродром. Везите туда. Курс 230, шестнадцать километров».

А точка эта была… по ту сторону Буреинского хребта, на Тырменском стационаре. Бассейн другой реки, другой район — Верхнебуреинский вместо Кур-Урмийского, — совсем не то, что нам нужно. Но она, эта точка, была лучше Биры или Хабаровска, потому что оттуда все-таки можно, перевалив хребет, прийти в Каранак.

Это решение я принял единолично, не посоветовавшись со своими спутниками. Мы молча смотрели, как сильная машина легко взбирается над дремучими горами, а снегу становится все больше и больше, и думали каждый о своем. Невесело думали.

Когда вертолет в лихом вираже пошел на снижение по охватистой спирали над широкой поймой Тырмы — в той самой точке на командирской карте, Николай и Володя удивленно на меня взглянули: «Какой «сюрприз»?» Я объяснил: «Садимся, как видите. На матушке земле узнаете».

Сели. Вылезли. Экипаж закурил одной группой, мы сбились в другую. «Выгружаемся, ребята. Быстро!» — предложил я. Николай взмолился: «Да где мы? Объясни, что все это значит!» Я только махнул рукой: «Не приставай, работай лучше!»

Выгрузились. Холодно простились с экипажем. Короткий мощный рев вертолета — и мы остались одни. Большой галечный остров, стиснутый двумя запруженными шугою рукавами реки, узкие полоски тальников вдоль берегов, а сразу же за ними — темный глухой фронт ельников. И нескончаемо глубокое, умиротворяюще-синее небо над всем этим безлюдьем.

Постояли, помолчали, собрали в кучу вещи. Настала пора и объясниться.

— На Тырме мы сели, братцы. Вот устье ключа Большого. Это тоже наш стационар, но только другой. В том ельнике хорошая избушка, триста метров до нее. Она пустует, но через неделю здесь начнет работу наш сотрудник — соболятник Анатолий Даренский. Мешать ему негоже, а потому нам надо помаленьку-потихоньку перебираться, — невесело говорил я. — А главное — свой план выполнять.

— Лучше было бы в Хабаровск перебираться. Не стоило из вертолета вылезать, — не унимался Николай.

— Пока забудь Хабаровск. На Каранак пойдем. Через перевал Буреинского хребта, километров двадцать. Будем брать самое необходимое, в первую очередь харчи. Спальные мешки, лыжи и тому подобное пока оставим. Кинокамеру возьмем следующим рейсом. Хватит пока фотоаппаратов.

— А как спать? И без лыж что делать будем, если вывалит снег по пояс? — попросил уточнить Николай.

— Перебьемся без спальников, а лыжи, если окажется нужда, сделаем.

— А с капканами как быть? У меня их полсотни, — робко спросил Володя.

— Возьмем половину, остальные возместишь кулемками. Тебе, Володя, не мешает освоить технику промысла наших дедов, — попытался я улыбнуться.

Ужинали в жарко натопленной избушке. А потом, сытые и повеселевшие, до полуночи говорили, планировали, спорили. И едкими остротами поминали вертолетчиков.

Утром встали чуть свет, плотно загрузили рюкзаки и двинулись. «Дорогу-то ты знаешь?» — недоверчиво спросил Николай. «Карта до Киева доведет», — успокоил я его.

Путь наш был не длинный, но трудный. Еле приметные, постоянно теряющиеся звериные тропы нащупывались в толстом ковре болотного багульника, ноги постоянно путались, заплетались, а пот едкими солеными струйками въедался в глаза, тек по спине, дымился из-под расстегнутых воротников. Володе вроде бы и легко было — молодой, здоровый, сухой и сильный парень! — но у него рюкзак заметно тяжелее наших… Ну а упитанному оператору хуже всего, потому что бывал он в лесах лишь с грибным лукошком да ягодным ведерком. Он упорно тянулся за нами, потом плелся, спотыкался и вскоре запросил перекура. А когда мы вышли на густо заваленную валежником и буреломом старую лиственничную гарь, ему стало совсем плохо. Красный, потный, запыхавшийся, он был похож на мученика. Мы и себя жалели, но его вид вызывал сострадание.

Часто попадались набухшие ягодами брусничники. На снегу за нами оставались четкие нежно-розовые следы. Николай было набросился на ягоду и поотстал от нас, но когда я предупредил, что в этом районе много медведей и они теперь все собрались на брусничниках, у него пропала охота лакомиться…