'Коренные изменения неизбежны' - Дневник 1941 года

Маслов говорил со мной как о председателе — но я наотрез отказался и, кажется, его убедил. Я, в сущности, полуслепой (мне необходимы телеочки, которые у нас можно сделать только в Оптическом Институте в Ленинграде, и я не успел это сделать — но <по> состоянию здоровья это не так просто <было сделать>). А затем я не могу бывать на всех заседаниях. Маслов (для большевиков только терпимая, по его мнению, фигура; мне кажется, у него были идейные несогласия с Лениным)[152] имел разговор с Зерновым, который считает, что этот вопрос должен пройти раньше через партийную организацию. Мы предполагали <избрать> председателем Зелинского, заместителем Бернштейна[153], секретарем — Берга. Кандидатура Гамалеи для всех нежелательна. Партийцы выставляют кандидатом Баха. Их здесь трое: Бах, Зернов и Андреева. Но при Бахе Берг не может быть секретарем. Бах при выборах в 1939 году Берга в академики (по биологии) подписал первым донос <в «Правде»> о его антидарвиновских тенденциях. Возражать Бергу, конечно, не было возможности. Это одна из подлостей старика для своей семьи, ее будущего.

Вчера у меня были вечером Маслов, Зелинский, Щербатской[154] (потомок князя Щербацкого), говорили об этом инциденте, а затем — о литературе. Маслов очень интересно рассказывал о Гарине-Михайловском; он хотел сделать <о нем> доклад. Он терпеть не может Блока, Белого, Маяковского и tutti quanti. Я выделяю Белого — некоторые вещи.

Читал сегодня «Былое и думы» — 1, 3 и 5 тома, издания 1939 года. Давно не читал и все некогда...

2 декабря.

15 августа 1940 года был арестован по дороге в Буковину, в Черновцы, Николай Иванович Вавилов — один из крупнейших наших ученых. Известие об этом очень быстро стало известно. Разрушена огромная работа. Думают, что это связано с каким-то неосторожным выбором людей, которым он доверился. Я в первый раз познакомился с ним, когда он был студентом старшего курса Петровской Академии до революции — он нашел тогда, если не ошибаюсь, дикую рожь, чуть ли не в Персии. Проф. Самойлов Я. В. обратил тогда на него мое внимание. Он работал по генетике в Петровско-Разумовской Академии. Потом у меня были с ним самые хорошие отношения. Этот арест — одна из самых больших ошибок власти с государственной точки зрения.

4 декабря, утро. Четверг.

Неожиданно удалена со службы в буфете очень порядочная женщина Матвейчик. Ряд академиков и я подали заявление Орловой — и для той <это> было неожиданно. Она тоже было заступилась. Оказалось — <рука> НКВД: муж ее поляк. Все <ее> жалеют. На ее место <взяли> жену красноармейца.

Вечером вчера был у Ляпунова[155] — милый, глубоко порядочный человек. Брали ванну — устроено как на бивуаке. Нет четкости в работе.

Большое впечатление на меня и других произвели выдержки из статьи Дэвиса (бывшего посла американского в Москве) из «Sundy Express», опубликованные в «Правде» от 18.XI.1941 о Бухарине — из времен <процессов> 1935-1938 годов. Дэвиса спросили <о них> после нападения Германии <на СССР>[156].

5 декабря.

На меня эта заметка произвела очень большое впечатление. Шли переговоры не с Гитлером, а с германским генералитетом, который много раньше имел у нас — говорили — заводы, и в иностранной политике мы шли вместе <с Германией>. В конце 1920-х годов очень яркая картина сближения <с Германией>. Антисемитизм Гитлера внес в это согласие резкую брешь.

Убийство Кирова — за которое пострадали невинные люди, а виноваты партийные враги Сталина, часть которых погибла в «чистке» 1935-1938 годов.

Киров был, мне кажется, единственным человеком государственного калибра, за исключением Ленина и Сталина, — сила последнего.

Я держался в стороне от всех чествований. Но убийство Кирова произвело на меня глубокое впечатление. Я знал тогда о нем из разговоров с Ферсманом в Хибинах он <Киров> играл большую роль. Я знал и обратную сторону — <его> боевой характер, по рассказам профессора в Ташкенте Уклонского.

Я пошел на чествование его памяти в академический клуб в Ленинграде. Увидел, что это произвело впечатление, и мне пришлось отбояриваться от выступления; я отказался выступать, но сказал председателю <собрания>, что <хотя> я видел его <Кирова> немного — но очень ценил его деятельность.

Я думаю, что убийство <Кирова> было сделано партийными, <которые> хотели — и успели (Ягода) — перевести внимание террористов на других лиц. Это последнее — было огромной ошибкой Сталина.

Слабость утром была опять — хотя я принимал Бехтеревское питье, <были> галлюцинации. Утром, хотя у нас в комнате <было> темно, я видел, проснувшись, наяву (и на таком расстоянии, на котором без очек так ясно видеть не могу) спину в рабочей блузе человека, <стоявшего повернувшись> спиной у двери — в нескольких шагах. <Это было> продолжение сна? <Неприятное> ощущение. Давно <такого> не было.

Работал с Аней. Отделал впервые до конца места Тихого Океана в схеме строя планеты.

7 декабря, утро. Воскресенье.

Вчера впервые на двух фронтах хорошие известия. Здесь скарлатина (в школе), сыпной тиф, дифтерит в поселке. Карточек еще не приготовили — и муку купить нельзя. Население страдает.