'Коренные изменения неизбежны' - Дневник 1941 года

Работал с Аней над моей лекцией. Таблица геологических и геофизических оболочек. Мне кажется, лекция должна быть интересной. Для меня самого стало ясно, что планетарная астрономия явно указывает на жизнь на всех планетах. Астрономы не учитывают достижений радиогеологии.

Работаю над «Хронологией» родовой жизни нашей семьи. Дневники жизни Нюты — полные религиозной жизни.

Здесь и Аня, и Катя Ильинская — обе верующие. Молятся каждый день. Аня православная — сектантка. Молитва у обоих каждый день, к удивлению Прасковьи Кирилловны. После войны религиозная жизнь — рано ли, поздно ли восстановится, думаю, очень сильно.

Но разрушительная критика наукой исторически сложившихся религий неизбежно скажется, когда религии, такие, как католичество и православие, потеряют государственную поддержку. Дикие построения нацизма — исчезнут, как больное явление.

Впервые на двух фронтах благоприятные известия — и под Ростовом-на-Дону, и под Москвой. Наконец-то поворот. Начало конца Гитлера.

9 декабря, утро. Вторник.

Вчера занимался с Аней отделкой предполагаемой лекции «О геологических оболочках Земли как планеты». При этой отделке для меня выяснилось, что планетная — микробная — жизнь широко распространена.

7.XII приехали Алексеевы, Фрейманы[157]. Ехали в холодных теплушках, а из Петербурга — на аэроплане с минимальным багажом. Условия <жизни> в Петербурге крайне тяжелые — письмо Е. Г. Ольденбург[158] рисует тяжелую картину. Битвы <идут> около Охтинского моста — в сущности, в городе. Все недостатки аппарата сказались. Некоммунисты сейчас ведущие, а патриотизм народная масса. Государственный человек — один Сталин. «Аппарат» ниже среднего — посмотрим, не явятся ли <новые> люди.

Щербатской и Ляпуновы убедили Алексеева прочесть <доклад> о Ленинграде. И я, и Зелинский были в ужасе — а Василий Михайлович не понимал <положения дел>. Я вспомнил Сергея <Ольденбурга> и вспомнил выступление Василия Михайловича, когда он переживал тяжелые «политические» преследования. В конце концов <это> кончилось скандалом. Кажется, мои и Зелинского уговоры подействовали, и он <В. М. Алексеев> согласился не делать публичного доклада и рассказать <о положении в Ленинграде> у нас в комнате. Но слух пошел, и в комнату набилось много народу, и опять перешли все в столовую. Бах прислал запрещение <доклада>, так как он <В. М. Алексеев> не получил предварительного разрешения.

7.XII.1941 Англия объявила войну Финляндии, Румынии и Венгрии. Узнали через радио — очень здесь плохое.

Вчера утром по радио узнали ответ Японии на ультиматум из США. Японцы бомбардировали Гавайские острова без объявления войны.

13 декабря, вечер. Суббота.

Оба с Наташей лежим — грипп.

Поворот в военных событиях — впечатление <большое>. Сегодня утром <слушали> радио, которое указало, что немецкое наступление, начавшееся 1.XII, от Москвы отбито с огромными потерями немцев в людях и вооружении. Впечатление такое, что немцев стремятся <скорее> уничтожать, чем брать в плен.

Варварство немцев — я думаю — не может пройти без той или иной формы суда.

14 декабря, утро. Воскресенье. Боровое.

Сегодня — несколько дней нормальная t°, и я встал с постели. Насморк и недомоганье. — «Грипп». Сегодня встал, но не выхожу на воздух.

С Бергом — о моем докладе и о планетной жизни.

Он рассказывал, что как-то ему принесли сюда открытку, адресованную секретарю Академии Наук в Боровом. Там было обращение (подпись Берг не мог разобрать) к Академии в связи с судьбой члена-корреспондента Академии Наук, известного цитолога Г. А. Левитского[159], в марте 1941 года арестованного и находящегося в тюрьме в Златоусте по делу Н. И. Вавилова в очень тяжелых условиях.

Берг не принял этой открытки и направил ее к Баху.

Эти дни читал «Историю философии», изданную философским Институтом Академии Наук. Это, в конце концов, полезная книга (прочел 1/2 1-го тома) <авторов->посредственностей.

Комическое, частью трагикомическое впечатление делают выписки из К. Маркса, Энгельса и Ленина и даже Сталина, редко Гегеля — это единственное отражение «современных» знаний — то есть середины XIX столетия в лучшем случае. Тем более что они излагают исключительно цитатами из писателей Древнего мира. Весь аппарат — критики XX века — по-видимому, не использован.

Среди коллектива авторов, по-видимому, наиболее знающий Асмус, может быть, Дынник. Трахтенберг мне неясен, хотя он член-корреспондент. Митин (академик) и Александров — очень мало одаренные.

«Диалектика природы» <Ф. Энгельса> — мистика, как они этого не видят. Мне пришлось, не помню также, в котором году, в Москве (после 1934 года) высказать это публично; а в другой раз ко мне подошел молодой студент и переспросил — <верно ли>, что я считаю «Диалектику природы» мистикой, что я подтвердил и добавил, что издание ее критически не обработано.

А между тем какое благодарное поле <для исследования истории философии, когда> не мешает религия. <Изложение> исторического <хода> философских концепций в атеистическом и материалистическом понимании любопытно — <пока> нет ни одной <такой попытки>.