Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Фердинан Питель любил свое ремесло. Он прошел полный курс сапожного дела у старого мастера, научившего его всему, что умел сам, – от изготовления колодки до последней отделки. «Фердинан, малыш, нет ничего хуже, чем разделение труда – оно лишает человека вкуса к своему ремеслу. Когда беспрестанно выполняешь одни и те же действия, превращаешься в механическую куклу. Нынче повсюду налажено серийное производство, настало время специализации – над каждой парой башмаков работают конструктор, закройщик, отбойщик, затяжчик, сборщик и прочие по десять часов в день, всяк в своем углу. И какое от этого удовольствие? – спрашиваю я. Работник не видит конечного результата труда! А обувь между тем – произведение искусства, к тому же она должна быть подогнана по ноге, а не наоборот. Каждую пару нужно делать на заказ, парень, на заказ!» Фердинан достал тетрадку с эскизами и набросал туфлю без задника – красновато-коричневую, с позолотой. Он все время придумывал новые модели, и в каждой было что-нибудь оригинальное – сапожник комбинировал различные лекала, добавлял что-то свое. Потом выкраивал образец из картона и выставлял на этажерку в жилой комнате. Когда выдавалась свободная минутка, он изучал старинные образцы в Национальной библиотеке или в журналах, которые удавалось раздобыть на набережных у букинистов.

В картузе на буйных кудрях, в кожаном фартуке, с зажатыми в уголке рта гвоздями, молодой человек вид являл вдохновенный – точь-в-точь творец, ваяющий шедевр. Над его мастерской развевалось зеленое знамя сапожного братства Туара – родного города старого мастера, бывшего наставника Фердинана; на знамени красовалась вышитая нога. Колокола собора Парижской Богоматери звучали в такт ударам сапожного молотка. Фердинан так погрузился в работу, что не замечал течения времени и поднимал голову, лишь когда в лавку входили клиенты. Прерывался он только для того, чтобы выкурить трубку перед завтраком и вторую в полдень, поэтому в мастерской к запаху кожи примешивался аромат табака. Во время этих коротких пауз Фердинан мысленно восстанавливал хорошо изученную схему станка, который он подумывал купить осенью. Работа на станке его не слишком прельщала, но все же это позволит сэкономить время и усилия, а также уберечь пальцы, которые он всегда боялся поранить шилом.

Если бы тетушка Аделина не была такой скрягой, станок уже давно стоял бы в мастерской. Но за пять лет, прожитых у нее, Фердинан не получил ни сантима. Аделина лишь однажды проявила щедрость: позволила племяннику даром занять принадлежавшие ей две комнатушки на той же лестничной площадке, где находилась ее квартира. Каждое последнее воскресенье месяца она приглашала его на обед, состоявший из капусты или редьки, и никогда не забывала напомнить племяннику, кому он обязан своей профессией.

Скупую тетушку из его мыслей быстро вытеснил образ некой Шанталь Дарсон – круглые щечки, вздернутый носик и бледно-голубые глаза. Каждое воскресенье она стояла на птичьем рынке за прилавком, на котором в клетках ждали хозяев попугаи и канарейки, а остальное место занимали мешочки с зерном и пучки подорожника. В прочие дни Шанталь торговала пирожными в булочной-кондитерской на Севастопольском бульваре. В ее комнатке на улице Вербуа недалеко от Консерватории искусств и ремесел не смолкали птичьи трели, но жалобы соседей были напрасными – владелец доходного дома не мог устоять перед обаянием хорошенькой квартиросъемщицы.

Фердинан Питель встретил ее, когда шел с готовым заказом к клиентке на Цветочную набережную – одна заштатная актриса попросила его сшить туфли-лодочки. Он ухаживал за Шанталь изо всех сил, осыпа́л ее подарками, но девица была непреклонна и ни разу не пригласила к себе домой симпатичного, но слишком серьезного сапожника, которого в шутку окрестила Букой.

Сейчас Фердинан отогнал грустные мысли привычным способом: с особым усердием приколотил подметку к башмаку. Вдруг за витриной мастерской застучали шаги – молодой человек увидел, как мимо по тротуару прошел Амадей. К этому пижону Фердинан относился с недоверием – считал его подозрительным типом. Ну какой нормальный человек по доброй воле согласится играть в салонные игры с такой прижимистой ханжой, его тетушкой? Не иначе как у пижона планы на ее сбережения. Фердинан приоткрыл дверь мастерской и проводил взглядом высокую фигуру в длинном плаще, направлявшуюся к скверу Богоматери.