Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Глава одиннадцатая

Воскресенье, 16 января

По переулкам вокруг Центрального рынка гулял пронизывающий ветер, подбирая на тротуарах обрывки бумаги, фруктовые шкурки, прочий мусор и швыряя их в окна. Сонное оцепенение, сковавшее город ночью, когда лишь колебание пламени в редких фонарях указывало на легкое движение воздуха, как рукой сняло. В повседневный шум – лай собак, вопли бродячих котов, скрежет мусорных баков, утренние перебранки замученных жизнью горожан, начинавших новый трудовой день, – вплелся стук сапог по брусчатке. Безупречно начищенных, подкованных железом сапог, которые остановились у витрины мясной лавки. Невзирая на морозную погоду, Амадей приготовился к долгому ожиданию. Длинный плащ с высоким воротником защищал его от порывов ветра, а дым короткой трубки в зубах согревал легкие.

Гаэтан Ларю любил вставать ни свет ни заря и выходить из дому, когда пассаж «Каир» еще спал и веки-ставни на витринах гравюрных мастерских и магазинов были опущены.

В темной униформе муниципального служащего и уставной фуражке, из-за которой его нередко путали с почтальоном, Гаэтан прошагал пустынным проходом, который в этот час принадлежал только ему, вышел на площадь Каира и поднял глаза к узкому балкончику своей квартиры, затем перевел взгляд выше, к трем египетским теламонам с удлиненными глазами, коровьими ушами и причудливыми прическами, и еще выше – к фризу с батальным рельефом, как в гробницах фараонов. Ему нравился этот нехитрый памятник событиям 23 июля 1798 года, когда французские войска победоносно вошли в Каир. Взволнованный воспоминаниями о первой встрече с Ангелой Фруэн под взглядами теламонов, Гаэтан Ларю залез в тряский омнибус маршрута С, и упряжка сонно доволокла его до бань на улице Вивьенн. После утренних водных процедур он оделся, обмотал вокруг талии двойной широкий пояс – рабочую амуницию первостатейной важности – и поднялся на империал другого омнибуса, направлявшегося к Елисейским полям. На человека в длинном плаще, севшего в фиакр и отправившегося вслед за омнибусом, он не обратил внимания.

Гаэтан скучал по своим обожаемым платанам на авеню Фридланда – ему не дали закончить работу на том участке. По иронии судьбы, ловкость и признанное мастерство обрезчика сучьев стоили ему перевода в самый центр, где сейчас его ждали огромные вязы, мешавшие движению на главной магистрали столицы. Для борьбы с вязами муниципалитет счел необходимым призвать виртуозного месье Ларю. «С предельной точностью оценивает сложность задачи и умеет преодолевать любые препятствия. Не боится головокружения», – нацарапала какая-то канцелярская крыса в его личном деле.

Другие обрезчики сучьев завидовали Гаэтану, считали этот перевод повышением, но сам он предпочитал менее людные места и мысленно сокрушался: «Я пешка, всего лишь пешка, вертят мною как хотят!»