Коридор

Но тренировки жутко выматывали, а жизнь и без того была напряженная, да еще и приходилось терпеть Гарри, что временами было просто невозможно. Когда нервы совсем сдавали и я чувствовал, что сейчас прикончу этого ребенка, то уходил в лес и там отводил душу. Однажды со злости вскипятил ручей. Вареная форель всплыла кверху брюхом — ну и плевать!

Неудивительно, что через год такой жизни мы с Красоткой были на грани развода. Мне был очень нужен кто-нибудь, кому можно было бы все рассказать. Но после гибели Ивэна Розье не осталось человека, которого я мог бы назвать своим другом…

Или все же был такой?

Вся загвоздка в том, что — глупо, но правда, — я этого не знал, точнее, не помнил. После катастрофы, словно предчувствуя арест, я с таким рвением избавлялся от лишних воспоминаний, что моя память с тех пор напоминала решето с огромными дырами. Пускай даже есть такой человек — и что? Девять шансов из десяти, что я не узнаю его, если встречу на улице.

Часть воспоминаний хранилась в тайнике, который я лишний раз навещать опасался. Но все же сдался наконец и отправился там порыться. Так я узнал о существовании — черт побери, в моей собственной прошлой жизни! — “Ткача”, то есть Фреда Уигана.

Ткач, худой, светловолосый, спокойный и немногословный, был старше меня лет на пять. Мы познакомились в кафе, где он просиживал целыми днями от нечего делать, потому что поссорился со своим начальником в Министерстве и уволился, а с работой в семьдесят четвертом году было туго. Я отвел его в Ставку. В итоге Ткач стал ведущим аналитиком разведотдела, а заодно, судя по тому, что я увидел в воспоминаниях, — моим другом.

Как найти Уигана я не знал, но обнаружил в тайнике «левый» связной адрес. Написал туда, не особо надеясь на ответ, однако через две недели Ткач вышел на связь. Мы договорились о встрече в нейтральном месте, откуда аппарировали к нему домой.

Уиган, как и все бывшие сотрудники разведотдела, кроме меня, был полукровкой и после катастрофы, как выяснилось, поселился среди маглов, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. В свое время после Хогвартса он закончил колледж, так что сейчас спокойно работал специалистом по думающим машинам, или компьютерам, как их называют маглы. Жена у него была чистокровная, дети, уже взрослые, жили за границей.

В чистой и уютной кухоньке его дома нас ждал еще один гость — толстый усатый тип, который, посмеиваясь, протянул мне руку.

— Это «Джем», — сказал Уиган. — В смысле, Реннингс. Помнишь его?

— Уже да, — уверенно ответил я, потому что предварительно хорошенько изучил воспоминания.

— У него проблемы с памятью, — пояснил Ткач Реннингсу. — Он ее всю перековырял и порезал.

Джем воспринял это без тени удивления.

— И правильно сделал… Привет, Гадючка, — сказал он, обнимая меня и похлопывая по плечу.

Как я выяснил, перебирая воспоминания, прозвища в разведотделе выбирали, тыкая пальцем наугад в толковый словарь. Мне досталось ласково-ироничное “Гадючка”. Я, оказывается, даже одно время так подписывался — вместо росчерка рисовал на бумаге гадюку, свернувшуюся кольцами на камне. А еще были «Акушер» — Джим Причард, — «Гвоздик», то есть Марвин Уиллоуби и куча других….

И Ткач, и Джем были старше меня — в разведотделе почти все были старше меня, — и, кроме того, намного умнее. Именно Джем когда-то вдалбливал мне, двадцатилетнему, азы нашей профессии. Формально в последние годы существования организации я считался его начальником (потому что чистокровный). Но начальник из меня получился, судя по всему, хреновый, так что постфактум я был очень благодарен своим подчиненным за терпение…

Жены Уигана дома не было, поэтому огневиски мы закусывали разогретой в духовке пиццей из супермаркета. Естественно, я быстро нагрузился и стал вываливать на Ткача с Джемом все подряд: арест, допросы, Азкабан, проблемы с Гарри, и то, как мне тяжело, и что я уже больше не справляюсь — словом, все, что я не мог рассказать никому другому.

Джем и Ткач терпеливо слушали мою пьяную истерику. Потом Уиган сказал:

— Знаешь, с родными детьми тоже бывает так трудно, что хоть волком вой. Но с ними думаешь о том, что делать, а не куда отдать… Тебе надо забыть, что Гарри приемыш, понятно?

Реннингс в свою очередь помедитировал над стаканом и веско добавил:

— Рассказывай ему сказки.

— На кой черт? — спросил я, с трудом ворочая языком. — Ему Белла рассказывает.

— Причем тут Белла? Ты рассказывай. Каждый вечер, как будто это твоя работа.

— Он все равно дольше трех минут слушать не способен…

— А ты рассказывай.

— И что будет?

— Увидишь, — загадочно ответил Джем.

Он к тому времени уже был дедом, так что его опыту я решил поверить.

Наверное, в итоге это и был тот маленький камушек, что сдвинул лавину. Я честно выучил с десяток длинных сказок и принялся их рассказывать, по одной за вечер, даже если Гарри при этом прыгал по кровати и, казалось, не слышал ни слова. Мое дело было говорить, говорить и говорить, как радио.