Коридор

Оказалось, что коробка доверху заполнена колдографиями. Большие, маленькие, они были свалены без всякого порядка и с трудом помещались внутри, так что часть высыпалась на стол. Снимки были в основном старые, черно-белые, и я присвистнул, разглядев людей на них.

— Я-то думал, все это давно уничтожено…

Мама остановилась рядом, разглядывая гору снимков.

— После смерти твоего отца, выполняя его последнюю волю, я сожгла все личные бумаги. Рабочие материалы хранились в конторе, а дома не должно было остаться даже клочка пергамента. Но колдографии было жалко, так что я их сохранила. Все равно ни одна живая душа в Англии не войдет сюда без моего ведома.

Я спохватился и хотел было придвинуть маме стул, но она отмахнулась.

— Пойду возьму у Рабастана думосбор. А ты пока посмотри снимки…

Когда она ушла, я принялся разбирать колдографии. Еще неплохо было бы покурить, но убежище плохо проветривалось, а выходить я не хотел. Стоит мне покинуть комнату, как она исчезнет из виду. Глупо разыскивать маму, чтобы просить ее снова открыть дверь…

Разровняв гору снимков на столе, я принялся их сортировать. Сначала попадались в основном семейные колдографии. Вот мама с кружевным свертком на руках — непонятно, то ли со мной, то ли с Басти… Родители на берегу Дервента — мама в светлом платье с листьями винограда по подолу, папа улыбается и обнимает ее за плечи, оба счастливые и молодые… Басти верхом на игрушечной метле, непередаваемо серьезный и солидный, несмотря на короткие штанишки… Я сам, годовалый, тупо смотрю в объектив, да еще и ковыряю в носу… М-да, понятно, почему дома меня всегда считали блаженненьким. Интересно, найдется хоть один снимок, где у меня осмысленное выражение лица?

Я так увлекся поиском собственных детских портретов (которые все, как один, наводили на мысль об умственной отсталости), что даже вздрогнул от неожиданности, когда в руки попалась первая из колдографий, ради которых, собственно, все затевалось.

Никаких детей на ней в помине не было. Снимок был сделан в незнакомом месте — кажется, в старой отцовской конторе, еще до переезда. Самого отца на фото не было — должно быть, он и снимал. Я узнал Колина Розье, весело болтающего с кем-то за бокалом вина. Судя по дате на обороте снимка, Розье было тогда около тридцати лет, но у него уже было заметное брюшко, не иначе как от спокойной жизни.

Стоявший рядом широкоплечий мужчина обернулся, будто почувствовал мой взгляд. Оказалось, что это Долохов — тоже совсем молодой, еще без седины в волосах, так что его можно было даже назвать красавцем. Говорят, в те годы он был невероятным бабником, и женщины так и вешались ему на шею…

Бросив на меня короткий взгляд, Долохов равнодушно отвернулся и словно бы невзначай сдвинулся влево, сделав вид, что тянется за бутылкой. Одновременно он прикрыл плечом человека, который стоял с ним рядом. Но тот мгновенно все понял, обернулся, не обращая внимания на предостерегающее движение Тони, и подошел к краю снимка.

На меня смотрел “капитан пиратов” — точь-в-точь такой, каким я запомнил его при первой встрече. Он рассматривал меня, склонив голову набок.

— Здравствуйте, милорд, — прошептал я. — Это Руди, которому вы подарили попугая… Вы помните меня?

Я был не уверен, что он услышит и поймет, ведь с колдографиями никогда не знаешь, насколько они разумны. Но Лорд вдруг искренне, весело улыбнулся и протянул мне руку. На безымянном пальце было то самое кольцо с черным камнем. Я тронул снимок губами. Казалось, даже почувствовал прохладное прикосновение его ладони.

Лорд вернулся к своим собеседникам. Видимо, он что-то сказал им, потому что Розье и Долохов, посмеиваясь, уставились на меня. Мне же будто острой иглой кольнуло в сердце: из троих, глядевших на меня со снимка, один уже давно был в могиле, другой в каменном мешке в Азкабане. А третий — просто пропал.

— Где вы? — спросил я, обращаясь к Лорду на колдографии. — Дайте мне подсказку, пошлите знак…

Но он не ответил.

Переждав немного, я принялся разбирать снимки дальше. Колдографий Лорда здесь было на удивление много, даже странно… В последующие годы он уже не разрешал себя снимать, и правильно делал — никогда ведь не угадаешь, к кому может случайно попасть колдография. Тот же запрет действовал в отношении всей организации, в отличие от Ордена Феникса — те-то обожали запечатлевать себя среди соратников по борьбе. Сколько таких снимков мы нашли, обыскивая дома фениксовцев, — не перечесть. Что ж, за это их можно только поблагодарить, они сильно облегчили нам работу…

Отобрав из груды все колдографии Лорда, я стал по привычке сортировать их по датам, записанным на обороте. Последний снимок был сделан в декабре 1963 года, а с тех пор ничего, как отрезало.

Что же такое тогда произошло? Я напряг память. Да, конечно — осенью 1963 года Лорд не прошел в Визенгамот, чего, впрочем, следовало ожидать. Он был уже слишком известен, и в Министерстве его боялись. Неудивительно, что результаты голосования были подтасованы («украденные выборы», как их называли в газетах).