Коридор

Ромка высматривал, кто пришел1 покивал бабушке Шуре, дедушке Саше, тете Оле. Дуся-лифтерша сидела зажатая по иронии судьбы с двух сторон своими врагами - Верой Марковной и Ефимом Зиновьевичем. Время от времени Вера Марковна выходила в коридор проверить Нину.

Были племянники деда с женами, один из них зам-министра чего-то не очень главного, куда входят бани,

прачечные, металлоремонт... Был дедов двоюродный брат, полуглухой клепальщик из Тейкова, впервые за многие годы выбравшийся в Москву.

Рядом с бабушкой Шурой сидела гордая тем, что ее позвали, Грыжа. Она последние годы зачастила к Липе раскладывать пасьянс и смотреть телевизор. У себя Грыжа телевизор не смотрела, экономя глаза и электроэнергию, и вечером вообще старалась света не включать. Грыжа консультировалась с Липой по всем вопросам, требующим образованности: куда написать, чтобы поставили ванну, где получить пропуск на ближайшее рождество в Елоховский собор, потому что к своей соседке по квартире Дуське-колдунье обращаться за религиозной помощью не желала и даже написала в Елоховский собор анонимку, обвиняя Дуську в том, что она в бога не верит, потому что ворует творог на молочной кухне у детей и продает его жильцам дома. Липа звала Грыжу "Наташа", а та ее уважительно "Липа Михайловна", хотя была старше Липы на восемь лет. Грыжа очень интересно говорила, как бы немножко подвывала, и Ромка часто не мог разобрать, плачет Грыжа, когда говорит, или смеется. Тем более что в том и другом случае Грыжа вытирала глаза концом косынки. А грыжей своей, за которую получила прозвище, очень гордилась, обращала на нее при случае внимание слушателей и расстаться с ней не хотела.

- О-ой,- причитала она, поглаживая жующего Ромку по спине,- о-ой, какой приехал-то... Весь черный и с тела спал, один нос остался... Что делается-то, что делается...

Встал двоюродный брат деда дядя Володя.

- Товарищи! - выкрикнул он.- Сегодня мы простились с Георгием Петровичем Бадрецовым-Степановым! Георгий Петрович был замечательным человеком, передовым производственником, активным общественником, прекрасным семьянином...

Таня сдавленно вздохнула и закатила глаза.

- ...Прошу выпить за светлую его память и почтить его минутой молчания. Сперва выпить. Спи спокойно, Горенька. Земля тебе пухом.

Ровный гуд застолья смолк, в тишине отчетливо прорезался громкий от возбуждения Люсин голос:

- ...Актриса! Лицедейка она, ваша Борисова!.. ...Люди подходили. С каждым новым гостем Липа заново принималась плакать. Пришел Вовка Синяк. Он был такой огромный, такой усатый, что Липа, поколебавшись, налила ему водки.

Ромка особо не переживал, он еще не мог привыкнуть к мысли, что деда больше совсем нет: как будто в баню ушел или на уголок за хлебом... Да и обстановка не способствовала грусти. Только в конце поминок он вдруг понял, что деда больше никогда не увидит, и вспомнил, как дед спокойно обсуждал свою будущую смерть: "Главное, чтобы в больнице помереть. Там у них это все налажено. А помереть чего... Ничего особенного. Станиславский помер, Горький помер, Немирович-Данченко помер,- вон какие люди, а я-то, господи..." И махал при этом рукой...

- ...Конечно, не успела бы! - Люсин голос опять вырвался из общего негромкого гула.- Савельев позвонил в обком, и они задержали рейс на десять минут...

- Люсенька, позволь мне пару слов.- В дальнем углу встал Митя Малышев, небольшой сморщенный старичок, старинный дедов друг.- Вот мы ведь с Егорушкой-то из мещан происходим. Из самых обыкновенных слободских мещан. Посадский люд, как говорили в старину... И были мы оба конторщиками соломенные шляпы и штиблеты со скрипом. Не очень серьезно, если говорить правду, начиналась наша жизнь...

- Что ты такое говоришь, Дмитрий? - всполошилась Липа.- Георгий был главным бухгалтером Московского электролампового завода, крупнейшего в стране...

- Да я, Липочка, не об этом,- застучал себя в грудь маленьким кулачком Митя Малышев.- Я сказать хотел: какой добрый человек был Егор. Простой человек. И некапризный. Ты зря, Лип, обижаешься. Дай-ка я тебя поцелую...

- Ромочка, собери, милый, посуду. Корыто сними и в него все. Я утром вымою. Налей мне чайку...- Липа тяжело опустилась на табуреточку в передней и закурила.- Ася-то все сидит? Вот ведь баба какая неугомонная, все уже разошлись, а эту не выскребешь. Ася! Ася! Домой иди! С кем она там, с Володей допивает?..

- А мама где? - спросил Ромка.

- Леву укладывает. Позови ее, может, чайку желает. Она ведь тоже такой перелет...

Вот сейчас Ромке действительно стало страшно: он боялся увидеть пустую дедову кровать.

Но кровать была не пуста. На ней тяжело храпел отец, а рядом, красиво рассыпав по подушке густые волосы и выпростав голые руки, лежала мать. Ромка тихонько прикрыл пискнувшую дверь и невольно взглянул на Липу.

- Чего ты? - Липа тяжело поднялась с табуретки, заглянула в комнату...Ну и слава богу,- она умиленно вздохнула.- Помирились над дедушкиным гробом.

Ночевать Ромка пошел к Синяку, дома места не было- остался ночевать дедов двоюродный брат.