Коридор огней меж двух зеркал (Повесть вторая)

- Да что вы, никто вас ни к чему и не принуждает. Ни вас, ни вашу фирму в целом. Уведомить, дать, так сказать, сигнал к наступлению, вложить свою лепту в общее начинание - благородно, нет?.. И не огорчайтесь, пожалуйста, мне действительно ничего от вас больше не нужно, я исчезаю с горизонта. Это - последнее - только просьба о любезности, если угодно... И вот еще что, давайте-ка вы уедете первым, да?

Не проронив более ни слова, Ротенберг уселся в свою "торино", испуганно охнувшую под ним, и - Питер ждал удара дверью, рывка, но ничего подобного-плавно взял с места, укатил в полном соответствии с правилами дорожного движения. Ну и нервы, искренне позавидовал Питер. В скользящем мгновении тишина на автостраде над головой с верхнего уровня послышался звук заводимого мотора и - тоже отъезжающей машины. Вот так даже, подумал Питер.

Он повспоминал, что ему еще предстоит сделать сегодня. В общем, немного. Сейчас он отдаст все, что смог собрать, непосредственным исполнителям и, в принципе, перестанет влиять на ход событий. Ну а с завтрашнего дня... Что ж, с завтрашнего так с завтрашнего, он готов. Ничего хорошего от этой затеи ждать не приходится, но и оставить ее он не может. А, Пити, как? А то плюнь. Или нет?

Он знал, что нет. Он не мог бы потом жить спокойно.

Так. Ладно, пока что передоверим секреты и тайны третьим лицам. Наш горький опыт говорит, что третье лицо оказывается зачастую совершенно незаменимым, когда речь заходит о страшных тайнах и всяких смертельных опасностях для жизни. Парадоксально, но факт.

5

Глухой забор из плит литого камня начинался прямо от съезда с национального шоссе. Узкая полоса земли между забором и обочиной была засорена окурками, банками из-под напитков, всевозможными обертками и пробками, пластиковыми бутылками и пакетами и просто обрывками пластика, осколками стекла, прочим. Куски искусственного газона валялись на ней вперемешку с остальным, пыльные, свалявшиеся, как старые тряпки. По правую руку повторяла все изгибы дороги то ли речонка, то ли канал с бурой вялой жижей, волочащей на себе куски сухой пены, обнесенная по берегам колючей проволокой. Через каждые двести метров на аккуратной ноге торчал плакатик: "Опасно. Стоки. Приближаться и брать воду нельзя."

Вот он, значит, какой - Изер. Комбинаты закрываются, а стоки их продолжают оставаться тем, что они есть, и кому до этого какое дело. Кто мне говорил, что будто бы у нас седьмое место в мире по дороговизне земли? Так. Чертов драндулет - Питер частью ехал поездом, затем взял машину у заправочной станции, долго выбирал саму дорогую и (с виду) фешенебельную, оказавшуюся, как водится, совершенной развалиной, да вдобавок чуть не десятилетней давности - еще на двигателе внутреннего сгорания, - как только на шоссе не оштрафовали, висел же знак. Тоже какой-нибудь лопух прохлопал.

Забор, если верить карте, должен идти еще с полкилометра, а потом будут ворота, через которые, кажется, можно въехать внутрь. За забором был когда-то частный лес, во время оно чудом уцелевший; теперь там все еще росли деревья, но полувековое соседство с ядовитым комбинатом сделало свое. В глубине больного леса стоял старый дом. Питеру тяжело было думать, что ожидает его там.

А вот приступы его непонятные пока прекратились, он, кажется, знает, почему, и надеется, что они прекратились насовсем.

- Жаль все-таки, что вы не из муниципалитета.

- Что ж поделаешь.

- Судите сами: дотаций никаких, плата... конечно, это запрещено, обучение должно быть бесплатным, но как быть, приходится выворачиваться, мы оформляем как добровольные пожертвования - когда удается договориться хоть о какой-то плате. Но ведь - крохи, крохи... Большинство воспитанников - сбежавшие из дому, правонарушители, малолетние преступники, - какие у их родителей доходы? Дно - с социальных пособий много не пожертвуешь... И вы не из газеты даже?

- Увы, увы...

Питер отвечал невнимательно, на директора почти не глядел. Ему был неинтересен маленький человечек в потертой одежде, с морщинистыми красными веками. Хотя, в общем его можно пожалеть, подумал Питер. Только если всех жалеть... Меня бы кто пожалел. А главное - ребятишек, с которыми тут творят черт знает что. Которых натаскивают на чужаков, как сеттеров на фазанов. Которых еще немного - и, кажется, начнут науськивать. "Учитель, чужие!" - я никогда не забуду, как это крикнул мальчонка, тот, на ферме Ленца. У меня... вы знаете, у меня ведь мой собственный прадед был фашистом, я помню его фотографию в доме моего детства - в форме, с разновеликими жетонами, значками и ленточками на кителе, - и меня учили им гордиться, и, когда шалил, грозили, показывая на портрет: папин дедушка не одобрил бы твоей выходки, маленький Пити... Ничего, я это дело прекращу. Здесь, по крайней мере.

Директор бубнил: