Коридоры памяти

И все же жизнь по-прежнему продвигалась в необходимую сторону. Вожатая, молодая женщина с красным галстуком, красиво очерченным лицом и приятно волевым как у диктора из «Пионерской зорьки» голосом, не скрывала, что они могли стать пионерами. Приняли их в апреле. В белой рубашке было прохладно, галстук ало подсвечивал лицо, и появилось такое чувство, что им разрешили быть лучше. Смущенный своей заметностью, он шел домой. Хотелось снять галстук, аккуратно сложить его и держать в комоде среди самого чистого белья на дне ящика, чтобы никто нечаянно не мог взять его.

Глава восемнадцатая

И вдруг все кончилось.

— Какую путевку? — спросил он.

— В санаторий.

— Я лучше дома останусь, — сказал он.

— Не выдумывай! — сказал отец. — Тебе там понравится.

— Не хочу я никуда, — возразил он. — Что мне там делать?

— Это очень хороший санаторий. Не всем удается достать путевку, — настаивал отец.

Так вот почему его отправляли. Потому что не всем удается достать путевку, а отец достал.

— А ты отдай, — сказал Дима.

— Перестань! Никто от путевок не отказывается.

Дима продолжал препираться.

— Мы все равно скоро уедем отсюда, — сказал отец.

Как? Зачем? Ведь он только начал по-настоящему жить…

— Мадьяров отправляют домой, — объяснил отец. — Мой лагерь ликвидируется.

Все. Не нужно стало противиться санаторию. Ничему вообще противиться стало не нужно. И что это? Широкая Балка уже не казалась ему своей. Он и ребят, кроме Женьки и Веры Чайка, вдруг всех позабыл. Вот как все обернулось

Каждый день их водили по зеленому, заборчатому, жаркому городку. Шли пара за парой в майках, трусиках и ботинках Куда-то шли, даже если не хотелось. Он видел и как бы совсем не видел, не хотел видеть посыпанные желтым песочком дорожки, красными камешками обозначенную линейку, деревья и траву между дорожками, чувствовал и как бы совсем не чувствовал мреющий свет солнца и тепло нарождавшегося знойного дня…

На это обширное поле пришли засветло и развели костры. Но вот трава потеряла цвет, залегшая по окраинам темнота стала приближаться, небо пропало. Дима ходил по холодеющей земле от костра к костру, но всякий раз возвращался к своему отряду… Наблюдать, как гулял в костре огненный ветер, как ветки и сучки становились черными, а затем снова превращались в красные, малиновые и оранжевые угли, было интересно, но это не сближало его с ребятами. Вот так же отдельно, как бы только самому, становилось интересно ему, когда они, пройдя по лесу с дурно пахнущей куриной слепотой, от которой побаливало в голове, с кустами красных красивых ягод, которыми можно было отравиться, пришли к реке у скалы под названием Петух. Название скалы и прыгнувший с нее в лазурную глубину матрос, гибелью которого стала знаменита скала, пробуждали любопытство. Дима карабкался по скале, из ее недр почему-то сверху широкими тонкими лентами выливалась на скользкие мшистые выступы прозрачная вода. Он пил ее, прохладную, вяжущую рот, очень чистую и, представлялось, глубокую. Вожатый вернул его почти от вершины, действительно походившей на петушиный гребень.

Только однажды Диме стало по-настоящему интересно. Он как раз вернулся к своему костру, когда ребята дружно запели: «Это чей там смех веселый? Чьи глаза огнем горят?»

Показалось ему, что ребята пели о себе, потому что глаза у них и в самом деле блестели в темноте изменчивыми огоньками.

«Когда они успели уйти?» — забеспокоился он.

Только что на фоне костров всюду угадывалось движение и Дима слышал песню. Теперь поле зияло непроглядной пустотой и безмолвием.

Подобное уже было. Их повели тогда в горы, круто поднимавшиеся из равнины. Над кромками гор небо было светлее, будто наверху там все было другим. Поразили огромность гор, внезапность их появления: вдруг поднял голову и увидел их. Особенно поразила громада кирпичного здания у откоса горы. Малиновое, охряное, серое, снаружи оно выглядело целым, а внутри оказалось пустым и мертвым, стояли одни только стены с проемами окон. Ни до, ни после этого здания ничто не виделось Диме таким огромным и никогда не казались такими маленькими люди. Рядом на одна выше другой площадках, соединенных извилистой, каменистой дорожкой, находилось горское кладбище. Здесь Дима и потерялся. Он оказался словно в другой стране. И будто не он, а кто-то другой вместо него ходил и разыскивал отряд. Зачем так много людей собралось здесь? Что интересного находили они в этих могильниках, под которыми лежали покойники с нерусскими именами? Они тоже когда-то жили, а теперь лежали, и над ними ходили другие. Но что это? Теперь всюду находилось не множество разных людей, а везде, представилось Диме, ходил какой-то один и тот же человек, сам на себя смотрел, сам себе уступал дорогу. Дима чувствовал, как нарастала в нем паника. Но отряд нашелся. На площадке внизу.