Коридоры сознания

Вот так. Дисциплинированная стала. Чувство долга в ней с утра заговорило. Что ж, бывает.

К концу дня вновь позвонил. Она в классе, но скоро освободиться — что передать?

Передавать ничего не надо. В моем распоряжении добрых полчаса. Успею, если сейчас же сорвусь с работы. Прямо у входа в музшколу и перехвачу. Осталось уговорить напарника.

Коваленок без лишних расспросов: гуляй, раз нужно.

Нужно, дружище. Очень нужно.

О наших с Ольгой делах он не знает. Догадывается, что кто-то у меня появился — бегаю иногда в вестибюль к телефону. Но ему и в голову не придет, что это — дочь шефа. Воображения я хватает. Бог обидел. Зато надежен. Скала. Я могу уходить смело. Прикроет, если что.

Но я зря суетился. Уж если Ольга сказала: «сегодня не получится», то так тому и быть. Все у меня сорвалось. Когда уже закрутился, даже терминал зачехлил, — срочный вызов к шефу.

Мы с ним не встречались со дня моего переезда. Проблема как вести себя? Вроде бы не совсем чужие, почти родня. В то же время — по разные стороны баррикад. И баррикады эти — Гималаи.

Старику было не до моих проблем. Едва я зашел, сунул мне распечатку радиограммы.

— Только что приняли.

Очередное сообщение полковника Севцова: находимся там-то, делаем то-то. Но в конце текста абракадабра — нф?!?. Буквы и знаки ничего мне не говорили.

— Помехи? — предположил я.

Долин отмел бородой.

— Шифрограмма. Чтобы понял только я.

Так я узнал то, о чем догадывался и раньше: Федор и Долин пользовались своим шифром, когда нужно было передать что-то, имеющее отношение к парасвязи. В том сообщении брат бил тревогу. Пытался-де выйти на меня, и Ольгу, но безуспешно. Ничего нового предложить не может, как быть дальше?

— Что скажете? — спросил старик упавшим голосом. А что я мог сказать? Все мы здесь и без шифрограммы знали, что затея сдохла.

— Передайте, — говорю, — привет. От меня — персональный. Обнимаю, целую.

Долин болезненно поморщился.

— Бросьте эти ваши... Будто не понимаете — сейчас не до шуток. Он ждет ответа.

— Вот и ответьте: счастливого возвращения, а на все остальное — три заветные буквы. Шифром передать сможете? Лучше открытым текстом.

— Да поймите же вы наконец! — взорвался старик и, схватив меня за плечо, стал тормошить, как дряблый мешок с опилками. — Ваш брат в отчаянии. Он может пойти на что угодно, на любую авантюру, любую глупость...

И до меня вдруг дошло: может!

— Что вы от меня хотите? — спросил я, вырываясь из цепких рук Долина.

— Давайте подумаем вместе, как отговорить полковника Севцова.

— Отговорить от чего?

— От всего. Чтобы он ничего не предпринимал.

— А так и передайте ему: никакой парасвязи, ко всем чертям. Мы, мол, здесь уже прикрыли лавочку, пусть и он вешает замок. Полный карантин.

Старик покачал головой:

— Боюсь, это только подстегнет его. Он сразу же сделает то, что решил.

— Думаете, уже решил?

Ответа я не услышал. Достав из кармана платок. Долин прошелся по лысине — так его разжарило.

— Вы лучше знаете брата. Представьте себя на его месте. Что могло бы вас остановить?

— Понятия не имею.

— Не торопитесь, подумайте. Попробуем уточнить ситуацию...

Ему, с его железной логикой, не потребовалось много слов, чтобы обрисовать, в какой ловушке очутился брат. Капкан, настоящий капкан. Оправляясь в экспедицию к Р-облаку, Федор сам себя повязал по рукам и ногам, поклявшись доказать что-либо одно — есть парасвязь или ее нет. Причем доказать любой ценой. Долин, догадавшись о его неотступной решимости, запретил: любой ценой — не надо. Была надежда — и мы работали на нее, — что связь состоится и до крайности дело не дойдет. Но когда стало ясно, что эксперимент провалился (по чьей вине, сейчас неважно), Федор оказался перед выбором: вернуться с клеймом болтуна или попытаться еще что-то сделать. А сделать уже ничего нельзя было, разве что то самое «любой ценой». И мы нисколько не сомневались в его выборе.

Я еще раз подтвердил:

— Ни за что не откажется. Он не умеет отступать.

— И все же надо что-то придумать. Может, даже обмануть, сыграть на его слабостях.

— По этой части вы мастер, — не упустил я возможность подколоть.

Но он продолжал, будто не слушал моей реплики:

— Постарайтесь вспомнить, что для него... как бы это сказать... самое дорогое. Говорят же: дороже жизни. Нечто такое. Отец, мать — понятно, но кроме них. Кстати, вы очень любите брата?

Вопрос застал меня врасплох

— Ненавижу!

— Ясно. А он вас?

— Взаимно.

— Это уже что-то. — Долин, как мне показалось, повеселел, даже ласково обнял меня за плечи. — Так мы ему и отпишем. Мол, ваш любимый брат, то есть вы, опасно болен, при смерти, на этом поставим точку. Пусть переживает. Возможно, это его отвлечет...

Такое придумать мог только дьявол. И все же я с надеждой посмотрел на шефа: а что, вдруг номер пройдет? Для нас уже все средства были хороши.