Коринна, или Италия

Но Освальд в конце концов выпытал у него всю историю Коринны; граф д’Эрфейль с великим удовольствием поведал о том, что он сделал для нее, о том, как она была ему благодарна и в каком ужасном смятении и отчаянии она находилась, когда он нашел ее на дороге; рассказывая об этом, он даже не замечал, какое впечатление производят его слова на лорда Нельвиля, ибо, как говорят англичане, ему больше всего хотелось «быть героем своей собственной истории». Но когда граф д’Эрфейль окончил свою повесть, он был искренне огорчен, увидя, какую боль причинил своему другу. Освальд, который до сих пор сдерживался, вдруг словно обезумел от горя; он жестоко себя упрекал, твердя, что он самый преступный и вероломный человек на свете; он превозносил нежность и преданность Коринны, ее покорность судьбе и великодушие, не покидавшее ее даже в ту минуту, когда она считала его более всего виновным перед ней; он клеймил себя за черствость и легкомыслие, какими он ей за все отплатил. Он беспрестанно повторял, что никто не будет любить его так, как любила она, и что он понесет тяжкую кару за свое бессердечие. Он хотел поехать в Италию и побыть с ней хотя бы день, хотя бы час; но Рим и Флоренция уже были захвачены французами; его полк должен был отправиться в поход, и он не имел права уехать, ибо этим опозорил бы себя; он не мог разбить сердце жены, не хотел, загладив одну свою вину, совершить новый проступок и смягчить страдания одной женщины, причинив зло другой. Наконец он возложил все свои надежды на опасности войны, на вражескую пулю, и эта мысль принесла ему успокоение.

В таком душевном состоянии он написал князю Кастель-Форте второе письмо, которое тот тоже не счел нужным показать Коринне. Отвечая Освальду, друг Коринны писал, что она печальна, но смирилась с судьбой; этот гордый человек, глубоко за нее оскорбленный, даже несколько преуменьшил ее страдания. Лорд Нельвиль решил, что лучше не писать о своем горьком раскаянии и не тревожить женщину, которой он принес такое несчастье своею любовью, и отправился в Новый Свет, терзаемый угрызениями совести и безысходной тоской.

Глава третья

Люсиль была удручена отъездом Освальда; но в последнее время он был так угрюм и молчалив в ее присутствии, что ее природная застенчивость лишь усилилась и у нее не хватило духу сказать ему о своей беременности; уже находясь на островах, он узнал об этом из письма леди Эджермон, от которой дочь долгое время тоже скрывала это событие. Лорду Нельвилю казалось, что Люсиль весьма холодно с ним простилась; он не понимал, что происходило у нее в душе, и, сравнивая ее немую грусть с красноречивыми сетованиями Коринны при расставании с ним в Венеции, без колебания решил, что Люсиль его не слишком сильно любит. Однако за четыре года его отсутствия она не знала ни одного счастливого дня. Даже рождение дочери лишь ненадолго отвлекло ее от постоянных тревог за супруга, подвергавшегося опасностям войны. Но вскоре ее постигло новое горе: мало-помалу ей стало известно об отношениях Коринны и лорда Нельвиля. Граф д’Эрфейль, который провел около года в Шотландии и нередко посещал леди Эджермон и ее дочь, был твердо убежден, что никому не открыл тайну поездки Коринны в Англию; но он так часто прибегал к иносказаниям, а когда беседа иссякала, постоянно заводил речь о предмете, столь живо занимавшем Люсиль, что в конце концов она все узнала. При всей своей невинности она сумела выпытать то, что ей было нужно, у графа д’Эрфейля, тем более что это не стоило особых трудов.