Коринна, или Италия

Коринна, молодая прекрасная Коринна, тоже стояла коленопреклоненная позади кортежа священнослужителей, и мягкий свет, падавший на ее побледневшее лицо, не мог угасить блеска ее глаз. Освальд любовался ею как чудесной картиной и вместе с тем обожаемым существом. Окончив молитву, она встала; лорд Нельвиль не смел приблизиться к ней из уважения к религиозным размышлениям, в которые она, казалось, была еще погружена; но она первая подошла к нему, излучая счастье; разливая этот свет на все окружающее, она с живой радостью приветствовала всех, с кем встретилась в соборе, который внезапно стал местом, где непринужденно беседуют о делах или развлечениях.

Освальда удивило, как быстро произошла перемена в настроении Коринны, и, хоть он был счастлив, заметив, как она ему обрадовалась, все же поразился, не найдя на ее лице следов недавних волнений: он не мог понять, как могли позволить в столь торжественную ночь превратить этот великолепный храм в римскую кофейню, куда сходятся ради удовольствий; глядя на Коринну, которая так оживленно беседовала с членами своего кружка, очевидно позабыв, где она находится, он почувствовал к ней недоверие и готов был обвинить ее в легкомыслии. Она тотчас это заметила и, внезапно покинув своих собеседников, взяла под руку Освальда и стала прохаживаться с ним по собору.

— Я никогда не говорила с вами о своих религиозных взглядах, — начала она. — Позвольте мне сегодня их вам высказать, и, быть может, мне удастся рассеять тучи, сгустившиеся на вашем челе.

Глава пятая

— Различие в наших вероисповеданиях, мой дорогой Освальд, — продолжала Коринна, — служит причиной тайного неодобрения, которое вы мне невольно выказываете. Ваша религия строга и непреклонна, наша — полна нежности и живого участия к людям. Обычно думают, что католицизм более суров, чем протестантизм, и это, пожалуй, верно по отношению к странам, где боролись между собою эти религии; но в Италии мы не ведали религиозных распрей, тогда как в Англии их было немало; потому-то католицизм в Италии носит печать мягкости и снисходительности, меж тем Реформации пришлось вооружиться самыми суровыми принципами в области веры и морали, чтобы уничтожить католицизм в Англии. Наша религия, подобно верованиям древних, воодушевляет искусство и вдохновляет поэтов, как бы становясь одной из радостей нашей жизни, тогда как ваша религия, утвердившись в стране, где разум господствует над воображением, приняла характер нравственной суровости, от которой она никогда не откажется. Наша религия говорит от имени любви, ваша — от имени долга. Хотя наши догматы непререкаемы, принципы наши либеральны; господствующая у нас ортодоксальность идет навстречу мирской жизни; а ваша религиозная свобода требует беспрекословного повиновения вашим законам, не признавая никаких исключений. Правда, католицизм предписывает тяжелое послушание тем, кто произнес обет монашества; но, избранное добровольно, монашеское звание становится таинственной связью между человеком и Богом; религия мирян в Италии также служит постоянным источником волнующих чувств. Любовь, надежда и вера — вот главные добродетели, на которых основана наша религия, и все они возвещают и даруют нам счастье. Наши священники не думают запрещать нам предаваться искренней радости, напротив, они учат нас, что это чувство выражает нашу признательность Творцу за Его дары. От нас они требуют лишь соблюдения обрядов, которое свидетельствует о нашем уважении к религии и желании быть угодными Богу; они проповедуют сострадание к несчастным и раскаяние в своих проступках; но они никогда не отказываются отпустить нам грехи, если мы горячо молим об этом, и сердечные наши привязанности, как нигде, вызывают в нашей стране снисхождение и сочувствие! Разве Иисус Христос не сказал о Магдалине: «Ей многое простится, потому что она много любила!»{176} Слова эти были произнесены под небом столь же прекрасным, как и наше; и это же самое небо молит Творца о милосердии к людям.