Кормящая бабушка

У меня было совсем другое мнение. Я решительно против того, чтобы ставить знак равенства между отъявленным прохвостом и честными, хорошими парнями.

Согласен, Толика Киш, куна нужно гнать в три шеи из комсомола. Сделать это, кстати, следовало еще в прошлом году, когда друг Толик собирался на глазах всего факультета жениться на бежевой «Волге» профессора Преферансова. Кстати, выгнать не только из комсомола, но и из института. Ну какой Кишкун педагог!

Тут крайние меры уместны, справедливы. А зачем искусственно создавать «дело о пощечине»? Дела-то никакого не было и нет! А что есть? Есть пятеро хороших, излишне горячих студентов группы № 11, которые под влиянием добрых, товарищеских чувств кинулись на защиту обиженных девушек. Тут комитет вполне может обойтись без сильнодействующих средств, тем более хирургических. Виновникам следует объяснить по-доброму, по-товарищески, что комсомольцам не след применять пощечины, не след макать прохвостов в лужи, так как у комсомола есть более эффективные и более культурные меры воздействия на плохо воспитанных молодых людей вообще и молодых прохвостов в частности.

ПОЖАЛЕЙТЕ МАРИНУ!

Весь день имя Георгия Корниловича Мосцицкого не давало покоя работникам юридического института. По поводу этого имени звонило превеликое число всяких ответственных и полуответственных сотрудников главка товаров широкого потребления и все с одной просьбой:

— Не отправляйте Георгия Корниловича из Москвы, он очень нужен нашему главку.

Наконец к вечеру запыхавшийся курьер принес в дирекцию института официальную бумагу. «Георгия Корниловича направьте в наше распоряжение».

Кто же такой Георгий Корнилович, и почему он так экстренно понадобился главку? Может быть, Георгий Корнилович академик, и начглавка ищет помощи и совета этого маститого ученого по вопросам производства товаров широкого потребления?

Да ничего подобного! У Мосцицкого отродясь не было ни учености, ни маститости. Мосцицкому было всего 21 год. Товарищи зовут его не Георгием Корниловичем, а много проще. Одни — Юрой, другие — Жорой. Тогда, по-видимому, этот самый Юра-Жора учится в каком-нибудь текстильном или кожевенном институте, и начальник главка спешит законтрактовать будущего специалиста по производству ширпотреба за своим главком? Тоже нет. Мосцицкий учится в юридическом институте, а это учебное заведение, как известно, готовит не текстильщиков и не кожевников, а судебно-прокурорских работников. Как ни странно, а именно этот контингент работников с недавних пор вдруг позарез понадобился разным московским учреждениям и организациям, весьма далеким от дел уголовных и следственных.

Дирекцию юридического института донимают сейчас звонками не только работники главка промышленных товаров широкого потребления. Министерство угольной промышленности просит командировать к ним студентку Кигель. Министерство путей сообщения — Махлину. Министерство нефтяной промышленности — Криворучко. Будущих следователей и прокуроров стали с легкой руки разных завов и замзавов переквалифицировать не только в нефтяников и железнодорожников, но и в корректоров, живописцев, спортсменов. Директор «Углетехиздата» требует командировать к ним студента Кривенко, директор Московской скульптурно-художественной фабрики № 2 — студентку Качановскую, а председатель московского городского совета общества «Спартак» — студента Залипахина.

— Почему будущие прокуроры должны становиться корректорами и футболистами?

На этот вопрос отвечает письмо, случайно попавшее в руки студентов и пересланное к нам в редакцию. Вот оно:

«Дорогой Петр Григорьевич! (Он же дядя Петя.) Пишет тебе «Планетарий» (он же дядя Костя). Поздравляю с наступающим праздником 1 Мая и желаю здоровья тебе и глубокоуважаемой твоей супруге Марии Васильевне… Как всегда бывает в таких случаях, я обращаюсь с великой просьбой: дщерь моя Марина завершила все экзамены последнего курса юридического института. Марине — 23 года. Она на хорошем счету в институте. Комсомолка. Общественница. Хорошо поет! (Где-то сядет?) Это меня и беспокоит. Вот-вот должно быть распределение, и ее любезно обещают за то, что она получала стипендию, послать куда-нибудь подальше… ну, например, на Алтай, и проч. Иными словами, ее хотят «доконать» в деканате. Прошу тебя изобрести что-нибудь такое, что послужило бы ей спасением, то есть придумай запрос в адрес дирекции института для оставления ее в Москве или Ленинграде».

Не надеясь на прозу, дядя Костя решил воздействовать на чувства дяди Пети стихами собственного сочинения:

«Я знаю, Петя, с давних пор
Ты очень важный прокурор…
Тебя с супругой я люблю,
Целую крепко и молю;

Не наноси удар мне в спину
И пожалей мою Марину!
Ты перед ней, о прокурор,
Зажги московский семафор.
Твой до гроба дядя Костя».