КОРМУШКА

Разозлённый Санёк схватил одноухого за шкирку, приподнял перед собой, и заорал прямо в морду:

- Всем стоять! Стоять, я сказал! Отойти назад! Быстро!

Лену отбросило в сторону. Пару секунд она лежала на спине, ничего не соображая, потом со стоном перевернулась на живот и вытерла рукавом тонкую струйку крови, бегущую из носа:

- Предупреждать надо, ирод.

Младший брат смотрел растерянно, видимо сам не ожидал такого эффекта:

- Да я это… не специально.

- Ты же меня чуть не убил!

- Сама просила! - Саня аккуратно положил безвольно обвисшего в руке одноухого зверя на траву. - Вот и передатчик сломался.

- Совсем?

- Нет, вроде дышит ещё.

- Нам нужно идти в город.

"Согласен" - поддержал Лену Василий. - "Там можно будет управлять армией без лишних… э-э-э… приспособлений. Напрямую".

- Вот! Я же говорил, а ты не пускала! Да ещё посмотрела как на последнего дурачка!

- Хорошо, умник, будешь первым дурачком. Пошли, чего расселся-то?

- А сама валяешься…

- А по ушам?

Город встретил насторожённой тишиной, время от времени разрываемой редкими ружейными и автоматными выстрелами. Кое-где слышались взрывы гранат, сопровождаемые эмоциональными матерными комментариями.

- Лен, а чего это они? - Санёк поморщился и облизал ободранные при перелезании через баррикаду костяшки пальцев. - Ведь наши больше не наступают.

- Значит, здесь ещё остались пассионарии.

- Это те, у кого есть пассии?

- Нет, это те, кто может нагнуть других и поставить в позу пьющего оленя.

- А зачем? Так же им ходить неудобно будет. Или чтобы удобнее пинка дать?

- Не знаю я, Сань, папа так объяснял. Не мне, правда - Андрею.

- Подслушивала?

- Вот ещё, они сами громко говорили.

- Понятно… то есть ничего не понятно, но это и неважно. Главное, чтобы эти твои пассионарии в нас стрелять не начали.

- Они не мои.

- Ну хорошо, пусть будут общие. Вася, а ты чего ржёшь?

Василий благоразумно промолчал. А то дадут сейчас подзатыльник, и наслаждайся потом в голове колокольчиками с малиновым звоном, мешающими слушать и смотреть. В первую очередь - слушать. Вот слева затаился кто-то за сгоревшей давным-давно машиной - тихо щёлкают забиваемые в автоматный рожок патроны. Но стрелять не станет, побоится привлечь внимание. Ещё один впереди - запах паники и содержимого кишечника, перебивающие сильный коньячный перегар.

"Как вы такую гадость пьёте?"

- Ты про что?

- "Про коньяк".

- А кто сказал, что мы его пьём? - подозрительно прищурилась Лена.

Васька неопределённо хмыкнул. Он совершенно не разбирался в алкогольных напитках, и ориентировался исключительно на Сашкины воспоминания о тайной дегустации.

"Я чисто теоретически…" - не стал сдавать он друга. - "Без всякой конкретики".

- Да-да, - мальчишка поспешил увести разговор от скользкой темы. - Сейчас придём, и всем конкретно вломим!

- И Мишке?

- А ему в первую очередь!

Глава 19

- Трали-вали, тили-тили, тили-тили, трали-вали, мы давно на всех забили, мы давно на всех… наклали, - Владимир Иванович чуть отвлёкся от исполнения привязавшейся детской песенки на то, чтобы почесать немилосердно зудящую под бинтами рану. - Заживает, зараза!

Вот это радовало. Ещё какую-то неделю назад совсем было собрался помирать, и выпрашивал у Чертобоя-старшего пистолет с одним патроном… дурак был, чо! Сейчас жизнь не только наладилась, но и вошла в почти привычную колею - хорошее питание, свежий воздух, интересная работа. Стопочка-другая горькой из судовых запасов помогает избавиться от ночных кошмаров, в которых опять погибают дочь и жена… Честно сказать, не только ночью снятся, стоит днём чуть расслабиться, оторваться от придумываемых бесчисленных занятий, и приходят как наяву. Сладкое проклятие, затягивающее наваждение. Тянут руки, но не просят о помощи, а зовут к себе. Туда, где вечная тишина, нарушаемая лишь белокрылыми ангелами, сидящими на облаках и перебирающих струны золотых арф.

- Мать… - Никитин вздрогнул, когда капля расплавленного припоя сорвалась с жала паяльника и упала на руку. - Ну вот, опять задремал. Надоело.

Он не врал самому себе - иногда хотелось бросить всё к чертям собачьим и разнести собственную башку выстрелом под подбородок. Уйти, забыть, сбежать от съедающей душу боли. Нельзя. Просто нельзя, за ним долг. Долг жизни и долг мести. Слишком подло будет бросить оставшихся в живых, и до слёз обидно - уйти не отомстив. Да просто жить вопреки всему - уже вызов противнику.

- Попляшете ещё у меня, - поморщился, когда кисточка с флюсом по ошибке вместо баночки попала в стакан с водкой. - Кузькину мать видели? Покажу. И напрасно думаете, что канделябры используются только для освещения - это их дополнительная функция, причём не самая главная.