Корнет из нашего времени. Часть первая (СИ)

У кирасира век не долог, и потому так сладок он.
Поет труба, откинут полог, и где-то слышен сабель звон.
Еще рокочет голос струнный, но командир уже в седле…
Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Течет шампанское рекою, и взгляд туманится слегка,

и все как будто под рукою, и все как будто на века.
Но как ни сладок мир подлунный — лежит тревога на челе…
Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь, смеясь.

Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась…
Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле…
Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Песня пришлась к месту, на миг воцарилась тишина. Никто не хотел нарушать ее, как бы пропуская через себя смысл услышанного. Глаза отца предательски заблестели. Видно, что он вспоминает прожитое, молодость, одетую в кирасирский мундир, "сабель звон", да и "шампанское рекою". Вспоминает свою прожитую жизнь, свою печальную судьбу, молодую любимую жену, мою мать, которую я не знал, всю трагедию этой любви. Отец подошел ко мне и крепко обнял. У меня тоже проступили слезы на глазах.

— Господа офицеры! — голос полковника фон Вольфа заставил вздрогнуть всех, возвращая к действительности, — позвольте поднять бокал за наш лейб-гвардии Кирасирский Его Императорского Величества полк, за ветеранов полка, за командный состав полка, за молодежь, продолжавшую славные традиции полка! За Вас, господа!

Все подобрались, звякнули шпорами, подняли бокалы с шампанским и молча осушили их.

Разговор зашел о продолжавшейся кампании на Дальнем Востоке, о войне с Японией. Все уже были в курсе о сфере деятельности отца, поэтому было интересно узнать из первых уст о положении дел. До нас уже стали доходить слухи о трагедии под Мукденом[49]. Разговор зашел о героизме и самопожертвовании русских солдат. Мне вдруг вспомнилось бессмертное произведение Расула Гамзатова и я опять взял в руки инструмент.

Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времен тех дальних

Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?

Летит, летит по небу клин усталый —

Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!

Настанет день, и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле

Замолк последний аккорд, закончилась песня, вновь воцарилась тишина, все сидели задумавшись.

— Да, корнет, умеете Вы тронуть за душу, — молвил, наконец полковник Раух, — Ваше высокопревосходительство, — обратился он к отцу, — позвольте выразить Вам благодарность за воспитание Вашего сына. Он служит в полку сравнительно не долго, но уже показал себя истинным героем, не посрамившим честь славного рода князей Белогорьевых. Я верю, что пока служат в полку такие офицеры, как Ваш сын, история полка не закончится и он так же будет считаться элитой русской армии. Господа офицеры! За славный род князей Блогорьевых, За здоровье кирасира генерал-адьютанта князя Николая Белогорьева! За здоровье кирасира корнета лейб-гвардии Кирасирского Его Императорского Величества полка князя Алексанра Белогорьева! За Вас, Ваши сиятельства!

Тут, не сговариваясь, все присутствующие трижды громко выдохнули:

— УРА! УРА! УРА!

На следующий день утром я проводил довольного приемом и расстроганного отца на вокзал, у него еще остались дела в Петербурге, а сам вернулся в полк и наконец, занялся подготовкой к турниру. Сегодня вечером уже начинаются соревнования по эскадронам и мне, хотя бы формально тоже надо бы поучаствовать.

* * *