Корнеты и звери (Славная школа)

— Стой, равняйся — стой!

Генерал-Инспектор не спешит с этим сигналом и останавливает несущуюся конницу в нескольких шагах от Государя и ложи Императриц…

Парад теперь кончен — мы идем домой.

Гремят хоры трубачей и музыкантов, части войск крестят Петербург, расходясь в разные стороны. Столица полна движения, веселых и здоровых лиц, новых весенних туалетов…

Все довольны, настроение у всех приподнятое.

Даже строгий «Павлуша» улыбается.

Он, как начальник всего училища, т.-е. драгун и казаков — едет на фланге, представляя всю вверенную ему школу…

Уже открыты «первые окна» в Петербургских домах, мимо которых движется наша эскадронная колонна «справа по три».

Кое-где из этих открытых окон трепещут белые платочки.

И в ответ на эти весенние приветствия то там, то здесь в нашей растянувшейся колонне — тот или другой юнкер, несколько конфузливо, как бы украдкой, прикладывает руку к головному убору и с улыбкой смотрит вверх, по направлению окна, из которого кто-то кланяется…

Петербург велик — и во многих его уголках живут знакомые, радушные семьи.

Так проходит незабываемый, яркий день Майского парада.

IV [5]

Всадники — други — в поход собирайтесь,

Радостный звук вас ко славе зовет!..

Генерал-Марш.

Зима прошла, окончены весенние экзамены, наступает время лагерного сбора.

В первых числах мая, числа 8-го — 10-го — мы уходим походным порядком в Авангардный Лагерь Красного села, к Дудергофскому озеру, к мохнатой, покрытой густым хвойным лесом, горе.

С первыми лучами весеннего солнца покидаем мы стены школы, и, пройдя окраины столицы, выходим на шоссе, двигаясь к Лигову.

Впереди — юнкерский хор трубачей, юнкера — песельники с танцующим в воздухе звенящим и сверкающим бунчуком.

На этот поход даже есть песня:

По дорожке Красносельской
Едет эскадрон гвардейский
    Эскадрон лихой!
Снега белого белее
Блещут наши портупеи
    Шашки боевой!

и т. д.

Авангардный лагерь Красного Села — это лагерь всех военных училищ, расположенных на первой линии громадного военного поля.

Большие деревянные бараки, в которых размещаются юнкера — выкрашены в светло-желтую краску, очень вместительны, полны воздуха и света.

Они стоят лицом прямо в поле, а с внутренней их стороны, заполняя пространство между лагерями и береговым склоном Дудергофского озера — растут деревья, разбиты цветники, зеленеют площади травников.

Если стать лицом к Военному полю, первой слева — стоит офицерская кавалерийская школа с ее конюшнями и барачками, затем идут бараки эскадрона и казачьей сотни, нашей школы.

За нами — артиллеристы — михайловцы, за михайловцами — константиновцы, дальше — Павловское училище и Петербургское Военное.

Перед артиллеристами — квадраты из орудийных парков.

Перед всем фронтом бараков — длинная, широкая дорожка, называемая «линейкой», вдоль которой расставлены большие деревянные «грибы» для дневальных.

Обедают под особым деревянным навесом в глубине лагерного расположения, а по окончании дневных занятий и вообще в свободное время — большинство юнкеров ходят на безлюдные склоны озера, с которых открывается вид на весь Дудергоф — такой издали мохнатый и угрюмый.

По вечерам юнкера-казаки сотни, располагаясь на берегу — дают целые концерты, отличаясь своим несравнимым хоровым пением.

Замечательно они поют и пели всегда, эти лихие сыны Дона, Кубани и Терека — и, отдавая им полную справедливость в этом первенстве — мы подолгу заслушивались их прекрасными песнями.

Весь май проходил за «съемками».

Это было временем «алидад», «кипрегелей», нанесения горизонталей и отмечания лесов, кустарников, болот и сел.

Мы чувствовали себя более свободными, нанимали местных деревенских мальчишек, носивших за нами «планшеты» бродили по окрестностям Дудергофа и Красного села, доставляли доход многочисленным разносчикам, рыскавшим по всей местности наших съемок с пирожками, шоколадом и даже коньяком — и справедливо заслуживших поэтому название «шакалов».

Они и сами отлично знали свою кличку и стремглав подлетали со своими корзинами при окличке «шакал!»

По праздникам ездили в Петербург — уже другой, летний Петербург — наполняя пестрою и молодою толпою вагоны Балтийской железной дороги.

С началом полевых учений — начиналось настоящее царство Карангозова.

Густым столбом стоит над нашим эскадроном пыль, — звучит команда и труба, и весь эскадрон, производя самые разнообразные построения, носится с одного края военного поля на другой.

Карангозов любил стремительность, заезды плечом на карьере, носился сам впереди, водя всю часть за собою.

— Эскадрон за мной! — было его любимым упражнением. Он летел перед скакавшими за ним справа повзводно юнкерами, делал «восьмерки» и «вольты» и не признавал в это время никаких препятствий.

Не один из нас «копал редьки» в это время, и не простые, а вместе с лошадью, но особенных несчастий ни с кем не случалось.