Корнеты и звери (Славная школа)

И вот откуда-то из-за пыли от далекого Царского валика, через все движения, топот коней, бряцание подков и шашек — несется звук — звук долгожданный, грозно милый, который больше чует, чем слышит напряженное ухо…

Та-та-та та ти ра рам-там.
Трубач — труби отбой!..

Да — это он, Генеральный Отбой Царя — вещающий и конец смотра и наше начало!..

Сейчас…

Сейчас производство!..

Эскадрон стой!.. Равняйсь!.. Рассчитаться для спешивания!..

***

Улегается пыль… Отжевывают мундштуки запаренные кони… Полковник Карангозов выезжает на некоторую дистанцию перед эскадроном и улыбаясь — о, как хорошо улыбается этот милый командир — тихо, совсем тихо, произносит:

— Господа юнкера старшего класса… — да, хорошо помнится, что он именно так и говорит, — господа юнкера старшего класса!.. Слезайте, отдайте лошадей младшему курсу и постройтесь!..

— Господи, благослови!

Кое-кто, слезая, крестится…

На утоптанной траве военного поля выстраиваемся мы в пешем строю — покрытые пылью, с винтовками за плечами, такими, какими застала нас минута.

Нас ведут — ведут куда-то далеко, ведут между спешенных колонн кавалерии, между громадных квадратов преображенцев, семеновцев, измайловцев, лейб-гренадер и бесконечных, таких сердитых, батарей артиллерии…

Солнце стоит в зените — все покрыто его августовским светом и безоблачно — чисто небо, светло-голубым куполом покрывающее весь военно-полевой простор.

***

Царский валик увенчан белою холщовою палаткой, окруженной цветами, пирамидальными лаврами, выросшими из зеленых кадок.

Со всех сторон подходят и другие училища.

Камер-пажи и пажи, артиллерийские — Михайловское и Константиновское, Павловское и Петербургское Военное, Военно-Топографическое…

Только Николаевских Инженеров нет — они проходят лагерный сбор в Усть-Ижоре…

Все собравшееся молодо, красиво своею молодостью, и скрыто-восторженно, как только и может быть восторжен в этот миг производящийся офицер.

Уже обходят наши ряды флигель-адъютанты, раздавая каждому из нас Царский приказ… Это толстая тетрадка, в которой отпечатаны наши фамилии… Там, на бумаге — мы уже офицеры… Но здесь, в поле, мы еще юнкера…

И вот, спускается по лестницам валика, сопровождаемый Великими Князьями и лицами Свиты, Император.

Веселый, улыбающийся, в надетой слегка набекрень фуражке с красным околышем и сюртуке сине-зеленого сукна, Он приближается ко всем нам, неподвижно стоящим большим, выравненным покоем.

Не спеша начинает обходить наши ряды, поминутно останавливаясь то около одного, то около другого юнкера…

Вот — обошел уже пажей, приблизился к нашему правому флангу, остановился около вахмистра эскадрона.

— Куда выходите, вахмистр?

— В Лейб-Гвардии Уланский Вашего Императорского Величества полк!

— А Вы, портупей юнкер?

— В Лейб Гвардии Казачий Вашего Императорского Величества!

— …В Нижегородский Вашего Величества!.. В Сумской… В Забайкальский Казачий… В Крымский Дивизион…

И дальше, дальше идет по уже сияющим счастьем рядам Государь…

Во все стороны громадной страны теперь разлетятся эти молодые, полные жизни, надежды и веры души…

***

Как поразительно чудесно устроены Творцом человеческая голова и человеческая память!

Ведь сколько лет — долгих, пестрых, страдных и страшных лет прошло, сколько могильных холмов выросло на боевых полях и во всех концах земли — а вот все они, как и тогда, стоят перед глазами — живые, юные, цветущие, замершие в ожидании великого для них мгновенья…

Вот они — даже ясно видна пыль Военного поля, осевшая на мундирах — вот они: и миниатюрный, коренастый вахмистр Носович, и «отчетливый» блюститель всех традиций школы Филиппов, и донец Саша Греков, и румяный, жизнерадостный князь Андронников, и вспыльчивый Корганов, и стародубовец Томишко, и шарикоподобный Бизюкин, и солидный «майор» Фаддеев, и всегда рассудительный Миша Сахаров, и постоянный спутник лихого Новосильцева по путешествиям в «Angleterre» снобирующий псковитянин Жорж Корсаков, и мечтательный, голубоглазый, изящный Миша Осоргин, и братья «Жора» и «Бора» Левенцы, и «ахтырцы» Клюки — фон-Клюгенау с Потемкиным, и голландец Коко Вандергюхт, и среднероссийский помещик Валя Брюхов, прозванный «Пузиковым», и саратовец Юра Пальмгрен, и тонирующий перед выходом в гвардию «Куку» Целебровский, и милейший Кика Раевский, и белый, как лен, Панчулидзев, и митавец Книппер, и высокий-превысокий Кардашевский, и другие, другие, другие…

Ежегодный «ремонт» вновь производимых офицеров очень велик — но еще более великим кажется счастье этого дня…

Обошел Царь всех…

Не спеша отходит от фронта, останавливается перед юнкерскими построениями, хорошо видимый всеми.

И опять улыбается Царь.

— Благодарю вас, господа, за прекрасный смотр!..

— Рады стараться!..

Это еще ответ солдат — последний ответ солдат, — за этим ответом уже мы перестаем быть таковыми.

— Рады стараться Ваше Императорское Величество!

Государь делает два-три шага вперед.

— Поздравляю вас, господа, с производством в офицеры!

***

Господи! Силою Твоею — возвеселится Царь!