Корни

Дом, в котором жили дед с бабкой, был типичным для тех мест и времени: двухэтажным с кирпичным низом и деревянным верхом, с печным отоплением, сортирами типа выгребная яма, но под общей с домом крышей, так что на двор, слава богу, бегать не надо, и водой в водоразборной колонке у ворот. Плюс отгороженный забором двор с черным ходом и вход с улицы на первый и второй этажи. Жила в нем до большевиков одна, ну, много, если две семьи. При новой жизни жильцов прибавилось. Низ разделили на две квартиры. В верхнем этаже деду дали две комнаты и маленькую темнушку у черного хода, через которую вход на общую для этажа кухню. На моей памяти эта дверь долго была заколочена. Ал. Дм. поссорился с соседями и отказался от пользования общей кухней, так что готовили на керогазе в упомянутой темнушке, а пироги ухитрялся он печь в одной из отопительных печей-голландок. Бабушка, конечно, ему возражать не смела. Потом гнев был сменен на милость, гвозди из двери вытащили, обнаружились кухня и какие-то соседи. Мне лично запомнилась шестидесятилетняя баба Нина, которая только что воспользовалась нормализацией отношений с Югославией, чтобы репатриироваться, и немилосердно ругала сербов по любому случаю.

Стало быть, чтобы попасть к Кузьминых в гости, мы должны пройти мимо маленького продмага на углу, где случаются первые запомнившиеся в моей жизни очереди: за сахаром к варке варенья, за майонезом, за мукой… Далее вдоль дома N^o 25 к воротам, где водоразборная колонка из которой мы носим на второй этаж воду в оцинкованных ведрах, к стирке так и немало. Ворота на ночь запираются на засов, и младшая дочка Кузьминых Мита в юные годы, если припозднится с танцев, прогоняла от них своих провожатых, пусть не смотрят, как она перелезает через забор, чтоб не тревожить родителей и соседей. От ворот направо двор посыпан, если не изменяет память, каким-то черным мелким шлаком, но и травка кое-где пробивается. Тут, как говорилось, сараи с погребами и закутами для боровков, поленницы. Колет дрова дед сам, а пилят специальные захожие пильщики. А сосед снизу Вова наладил себе приспособление, чтобы одному двуручной пилой бревна распиливать — вторую ручку привязал к эспандеру, а эспандер к стене своего сарая. Лихо так пилит, потом колет большим топором-колуном. Еще он в маечке занимается во дворе зарядкой и часами выжимает двухпудовую гирю. Это очень тяжело, я думаю. Я вон уже большой и все говорят, что сильно толстенький, а все-таки вешу только два с половиной пуда, как дед из килограммов пересчитывает. Дед и тетя Тома говорят, что Вовка здоровый как бык, а добыл себе справку о болезни, чтоб в армию не идти. В один из приездов Тома сказала мне, что Вовку посадили в тюрьму, он женился и потом убил жену топором. Я сразу вспомнил про колун во дворе. Стало страшно, но я быстро про это забыл и занялся своими делами.

В конце двора деревянная пристройка дому, вроде подъезда. В ней дровяник, лестница на второй этаж, сени и сортир, хоть не совсем теплый, но не совсем и на морозе. Под лестницей в чулане живет и стережет дом мой враг — немецкий овчар Пират. Он на меня всегда оскаливается, а однажды больно укусил. Взрослые говорят, что когда он был щенком, я очень приставал к нему, вот он и не любит меня. Не знаю, я такого не помню, а он вот какой оказался злопамятный. Если теперь открыть теплую дверь — то входим в дедову квартиру. Сначала такой темный коридорчик, где стоит стол с керогазом, налево забитая пятидюймовыми гвоздями дверь на общую кухню, а направо проходная комната с одним окном. У внешней стены большой резной буфет, думаю, что дубовый, в центре комнаты под электрической, переделанной из керосиновой, лампой на цепочке с абажуром обеденный стол. Вот он точно дубовый, с резными в острый угол ножками, на которые если наткнешься, то очень больно. А мне говорят, что сам виноват, и надо по комнатам ходить, а не носиться. Может и так, а когда я вырасту, у меня такого стола не будет. И правда не будет. Когда у бабушки Нади обнаружили рак желудка и они срочно перебирались в Уфу, стол, как все остальное пришлось бросить, на дрова, наверное, пошел, мода на старинную мебель еще до Перми тогда еще не дошла. В глубине комнаты кровать дедушки и бабушки, никелированная с привинченными шариками, горкой подушек и кружевным покрывалом, над ней висит картина с видом гор над Рейном и луной. Если повезет и я заболею в Молотове, то лежу на этой кровати и меня кормят супом из тетерки и другими вкусностями. Дома в Уфе болеть совсем неинтересно, а тут очень неплохо.