Корни

Так и дальше, до и за девяносто лет продолжалась примерно та же жизнь, только другие люди интересовались им все меньше, да и он, соответственно. Глаза видели поплавок все хуже, передачи радио тоже разбирались все хуже, да и передавали всё бóльшую чепуху. Тома умерла, я уехал на Север — так что и в Москву стало ездить не к кому. О смерти он говорил и, значит, думал довольно часто, причем любимой его присказкой было, что "правильная смерть — от усталости, это когда человеку захочется умереть, как хочется лечь и заснуть". С другой стороны, он с удовольствием считал свои годы, объяснял мне, что вот хотелось бы ему дожить до девяноста пяти, потому, что тогда он перейдет у статистиков в разряд "долгожителей".

Умер он, как сказано, почти в 94 года. Наметилась у него катаракта, "поплавка уж не видал", пошел он к врачу поговорить об операции, а тот ему и ляпнул, что-то вроде: "Мы людям Вашего возраста такое и не делаем, риск велик, возьмете еще, да во время операции и умрете". Понял дед, что на рыбалку ему никогда уже не ходить, а без нее он себе жизнь не представлял, затосковал и умер, маленько до возраста старшей сестры Глафиры не дожив. Та в 96 умерла, так и то среди родственников слушок был — не сноха ли ее отравила. Я в эту пору работал на Севере, так что прилетел в Уфу к похоронам. Как всегда, все хлопоты пришлись на младшего брата Митю. На поминках я не выдержал и сказал: "Сегодня мы опустили в могилу последнего, наверное, в стране члена Партии Социалистов-Революционеров". Отцу, члену Башкирского Обкома КПСС, видно было, что не очень эти слова по душе, но он как-то удержался и промолчал.

Любил я деда Митрича с бабушкой Надей, не сильно показывал, так ведь характер у меня такой, много раз приходилось слышать о моей сухости, так и сам чувствую, что это правда. А уж они меня любили! Дед часто поминал, как ему мой младший брат мальчонкой говорил: "Почему вы с бабулей больше Сережку любите? Я ведь ласковей!". И свой ответ: "Так ведь сердцу-то не прикажешь, Митенька!".На самом деле они его, конечно, тоже любили, как и моих двоюродных сестер из Свердловска Галю и Ниночку, но мне, по правде говоря, их любовь досталась в количестве совершенно немеряном и уж, конечно, мной незаслуженном.

КОРНИ. ЧЕРТА ОСЕДЛОСТИ

Написал я, что вспомнил, про своего деда с материнской стороны Александра Дмитриевича. А теперь думаю — не только с уральской староверческой стороны мои корни тянутся, но точно так же и из еврейской Черты оседлости, ну вот, к примеру… Сергей Александрович я в честь деда с отцовской стороны, которого, собственно говоря, звали Шмерка б'н Ихиел или как-то похоже. Для русского еврейства ситуация типичная. Моя теща по паспорту была Рива Георгиевна, а ее папа Григорий (Герш) Меерович, ну и что? То, что Георгий и Григорий этимологически абсолютно разные имена — это ваши хазерские штучки, которые можете оставить при себе. Моя бабка вообще при живом папе Герше была Дора Константиновна.