Корни

Короче, выслали. И деньги, уплаченные за лекции первого семестра, пропали. Виз тогда в Европе еще не водилось, разве только, что в тех же самых Российской и Османской империях, так что дед собрался за указанные ему две недели и укатил в Прагу. Нам-то с вами, конечно, тамошний Немецкий Пражский университет это — Эрнст Мах и Альберт Эйнштейн. Ну, русские вообще очень восторженны в этом смысле. Мой отец, значит, Шмерки, Сергея Александровича тож, Эйгенсона сын, летит году, наверное, в 1967-ом из Сантъяго-де Чили в Отечество. Советских рейсов ту сторону дальше Гаваны тогда еще не бывало, так он и другие из этой делегации добрались на чилийском самолете до Рио-де-Жанейро, а дальше на КЛМ до Амстердама, и уж там — к аэрофлотовскому специфическому сервису. Предлагали они тогда, еще сильно до президентства Альенде, чилийцам реконструкцию ихнего нефтеперерабатывающего завода в Конконе. Так те переговоры и потянулись с продолжениями до 11 сентября 1973-го — и с концом, конечно. Александр Сергеевич, не в пример нормальному советскому специалисту, как-то говорил по-английски и вполне бегло по-французски. Так что завязалась у него беседа над Атлантикой с пожилой англосаксонской дамой в соседнем кресле. Та докладывает, что вот сейчас на пенсии, мир осматривает, а раньше работала в Новой Англии в одном университете, имя которого русскому джентльмену, вероятно, неизвестно. — Нет, почему же? В каком? — В Принстоне. — Ну что Вы, леди? Конечно, мы в Советском Союзе знаем Принстонский университет. Эйнштейн! — Старушка сразу встрепенулась — А Вы что же, знакомы с профессором Айнстайном? Я с ним работала одно время. — Папа мой чуть сознание не потерял. Еле-еле разъяснил соседке, что с профессором Айнстайном никогда лично не встречался, но знать его, конечно, знает, и даже считает, что и все на свете должны знать. Очень была она удивлена такой популярностью своего сослуживца за железным занавесом.

Но дед-то поступал опять-таки на медицинский факультет, так что, вероятно, и не знал, с каким человеком по одним коридорам ходит. Да недолго и ходил. Там в Австро-Венгрии как раз шла широкая борьба народных масс во главе с социал-демократией за всеобщее избирательное право. Как водится, митинги. Наш герой, по проложенной тропе, на трибуну в качестве молодого товарища из России. Всеобщий восторг. Международная рабочая солидарность. Все поют "Ди юнге гарде". На следующий день — в пражский полицейский комиссариат. Через неделю на цюрихский поезд. Вот в Швейцарской Конфедерации пой хоть "Из-за острова на стрежень.." — лишь бы за учение вовремя платил, да внес залог за проживание иностранцев. Тем более, Шмерка тут не совсем первый. На 1902 год, например, при сетевом поиске обнаруживается в Цюрихском университете Шейна-Эстер Эйгенсон из города Екатеринослава с улицы Казачьей, 39. Ну, этой совсем некуда деваться, хоть бы и православная была — нету пока на Родине женского образования. Надо думать — моя двоюродная бабка, но без полной уверенности.

Шмерка, правда, и тут подергался еще какое-то время насчет пролетарской революции, нанес визит вождю, в смысле, товарищу Плеханову, которому и высказал накопившиеся мысли по части стратегии и тактики классовой борьбы. Великий человек, вообще-то к визитерам суровый, был снисходителен, может быть, что и от некоторой экзотичности ситуации с недавним раввинством свого поклонника. Надписал фотографию, которую отец помнил и мне детально описывал, а конца тридцатых этот портретик, сами понимаете, не пережил. Но по поводу дедовых рацух высказался, что, мол: "Вам бы, молодой человек, со всем этим к Ульянову, он такого любитель, да он недавно отсюда в Париж съехал".

Ну, вот уж на этом конец. Дальше дед добросовестно учится в Базельском университете, к нему туда приезжает жена Дора, там же и рожает мою тетку Марусю. После получения диплома он вернулся в Россию и там ему пришлось снова держать экзамены, чтобы уже иметь российский докторский диплом (европейские тогда считались в империи не вполне полноценными). Вот после этого, получив право практики и право жительства на всей почти территории страны, он поселился в казачьем кубанском Армавире. Отец мой родился там, в Армавире, но официально и он, и тетка считались рожденными в Александровске, поскольку семья числилась за тамошней синагогой. В ней и документы о рождении выдали. В Базеле у бабки как-то не вполне было все легально с выездом из Отечества, а в Армавире, конечно, никакой синагоги сроду не было.