Читаем Корни полностью

«Корни» Алекса Хейли, бесспорно, один из судьбоносных текстов нации. Эта книга повлияла на события, выходящие далеко за пределы описываемого на ее страницах, и стала настоящей Полярной звездой, направляющей нас в долгой ночи мучительного наследия рабства. «Корни» – это пример великолепного рассказа о пути народа по трясине утраченных расовых связей к твердой почве восстановленного самосознания. По одной только этой причине книгу Хейли можно считать классикой американского честолюбия и устремлений чернокожих. Каждое поколение должно выбрать свои ориентиры в опасных водах расовых грехов нашей нации. И каждое поколение должно преодолеть социальные болезни через новое познание и решительные действия. «Корни» – яркое напоминание о том, что мы можем достичь этих целей только одним путем – взглянув прямо в лицо истории.

Майкл Эрик Дайсон

<p>Глава 1</p>

Ранней весной 1750 года в деревне Джуффуре, что в четырех днях пути вверх по реке от побережья Гамбии в Западной Африке, у Оморо и Бинты Кинте родился мальчик. Явившийся на свет из сильного, молодого тела Бинты, он был таким же черным, как и она, скользким от ее крови, а еще крикливым. Две морщинистые повитухи, старая Ньо Бото и бабушка младенца Яйса, увидели, что это мальчик, и засмеялись от радости. Как говорили предки, первенец-мальчик – это особая милость Аллаха не только родителям, но и их семьям. Теперь все знали, что имя Кинте будет известно и сохранится в веках.

До первых петухов оставался еще целый час. Первым, что услышал младенец, кроме болтовни Ньо Бото и бабушки Яйсы, было приглушенное ритмичное постукивание деревянных пестиков – женщины деревни начали молоть кускус в своих ступках, чтобы приготовить на завтрак традиционную кашу: ее варили в глиняных горшках на костре, разведенном среди трех камней.

Над маленькой пыльной деревней, состоящей из круглых, обмазанных глиной хижин, поднимался тонкий голубой дымок, едкий, но приятный. Раздался гнусавый вопль местного алимамо[1], Каджали Дембы, созывавшего мужчин на первую из пяти ежедневных молитв. Молитвы эти возносили Аллаху с незапамятных времен. Мужчины сбрасывали выделанные шкуры, поднимались с бамбуковых постелей, натягивали холщовые рубахи и спешили к месту молитвы, где алимамо уже возвещал: «Аллаху акбар! Ашхаду ан ля иляха илля Ллаху!» («Бог велик! Нет Бога, достойного поклонения, кроме Него!) После, когда мужчины возвращались домой завтракать, Оморо шагал среди них, сияющий и восторженный, и рассказывал о рождении своего первенца. Все поздравляли его и радовались доброму предзнаменованию.

Вернувшись к себе в хижину, каждый мужчина принимал у жены калабаш[2] с кашей. Жены отправлялись на кухню, расположенную позади хижины, кормили детей и лишь потом садились есть сами. Покончив с едой, мужчины брали короткие мотыги с изогнутыми ручками. Деревенский кузнец покрыл их деревянные лезвия железом. Вооружившись этим нехитрым орудием, мужчины отправлялись на работу – расчищать землю для возделывания земляных орехов, кускуса и хлопка. Этими культурами занимались только мужчины, а рис был уделом женщин. Так текла жизнь в жаркой пышной саванне Гамбии.

По древнему обычаю, следующие семь дней Оморо должен был заниматься одним-единственным важным делом – выбирать имя для своего первенца. Имя должно было иметь богатую историю и сулить счастливое будущее. Племя Оморо – мандинго – верило, что ребенок позаимствует семь качеств от того, в честь кого или чего его назовут.

От своего имени и от имени Бинты в течение недели раздумий Оморо побывал во всех домах в Джуффуре и пригласил каждую семью на церемонию наречения новорожденного. Такая церемония традиционно проходила на восьмой день жизни младенца. В этот день мальчик, как когда-то его отец и отец его отца, должен был стать членом племени.

Когда настал восьмой день, ранним утром жители деревни собрались перед хижиной Оморо и Бинты. Женщины обеих семей несли на голове калабаши с церемониальным кислым молоком и сладким печеньем мунко, приготовленным из молотого риса и меда. Карамо Силла, джалиба[3] деревни, уже поджидал их со своими тамтамами[4]. Пришли и алимамо, и арафанг[5] Брима Сезей, которому предстояло в будущем стать наставником ребенка. Пришли и два брата Оморо, Джаннех и Салум. Они пришли издалека, чтобы присутствовать на церемонии, – новость о рождении племянника им донесли тамтамы.

Бинта гордо вынесла своего младенца. Как положено в такой день, с его головки сбрили небольшой клочок первых волос. Все женщины с восторгом восклицали, как прекрасен этот младенец. Когда джалиба начал стучать по барабанам, женщины смолкли. Алимамо произнес молитву над калабашами с кислым молоком и печеньем мунко, и, пока он молился, каждый гость прикасался к краю калабаша правой рукой в знак уважения к пище. Потом алимамо стал молиться над младенцем, прося Аллаха даровать ему долгую жизнь, удачу, богатство и честь, много детей его семье, его деревне, его племени – и, наконец, силу духа, чтобы заслужить и прославить имя, которое сейчас получит.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века