Корни гор, кн.1: Железная голова

Если бы Борглинда не так внимательно смотрела на Гельда, она могла бы ничего не заметить. Он был спокоен, весел, оживлен, даже горд исходом всего дела, но, сравнивая его нынешнего с тем Гельдом, которого она видела на Остром мысу, Борглинда не могла не заметить разницы. Сейчас под его оживлением таилась какая-то тяжелая мысль. Он смеялся немножко не так, и глаза его оставались серьезными даже во время смеха. Рассуждая о торговых путях, ценах и кораблях, он все время думал о чем-то другом, и его взгляд казался отстраненным. Только раз он стал четким и осмысленным – когда упал на Эренгерду. Как бы случайный, ничего не значащий взгляд, но все в лице Гельда встало на свои места. Эренгерде и посвящались его тайные напряженные раздумья.

Только пылкая юная любовь, вооруженная зоркими юными глазами, могла заметить это. Борглинда заметила, и светлое солнце, озарявшее гридницу, для нее погасло. Гельд, думающий об Эренгерде, был как бы и не Гельд вовсе. Это хуже, чем если бы он сейчас находился на Остром мысу, в Эльденланде или Ветроборе, о котором как раз зашла речь. Горячий родник в груди Борглинды мгновенно застыл и превратился в ледяной клинок. От острой боли ей едва удавалось вдохнуть, и она почти удивилась: откуда это?

Тролли их знают, имела ли Эренгерда дочь Кольбейна какое-то отношение к ссоре Гельда с Ормом и убийству, или Гельд просто переживает скорую разлуку с ней. Это было для Борглинды безразлично. Но ледяной клинок отрезал все сияющие пути к счастью, которые лишь сегодня днем казались ей такими прямыми, простыми и даже почти короткими. Может быть, он отлично справится с поручением, прославится, станет хирдманом и даже ярлом – плоды всего этого достанутся Эренгерде. Ради нее он хочет отличиться. Он думает о ней и старается для нее. До Борглинды ему нет дела. Она была как бы оттерта наружу, за стену, которая ограждала Гельда с Эренгердой от всего мира.

Больше не поднимая глаз, Борглинда тупо смотрела на край стола и старалась не заплакать. Глаза ее оставались сухими: слезы застряли где-то на полпути и мешали ей вздохнуть. Сердце билось какими-то странными толчками. Только бы никому не пришло в голову к ней обратиться – она не сумеет ответить. И до самого конца пира Борглинда больше не взглянула на Гельда.

Три или четыре дня, за время которых «Рогатую Свинью» готовили к дальней дороге (Торбранд конунг все же дал новый парус, канаты и все снаряжение, которое никак не могло его выдать), Борглинда почти не видела Гельда. Дни, которые поначалу казались золотыми самородками, превратились в бурые тусклые камешки. Угрюмо сидя в девичьей, она целыми днями ковыряла иглой свое будущее приданое (засадить ее за это дело догадалась Стейнвёр хозяйка). Мысли вертелись вокруг одного и того же. Все-таки это Эренгерда во всем виновата! Борглинда перебирала воспоминания и убеждала себя, что по своей воле Гельд не мог на все это решиться. Совсем недавно, по пути в Аскефьорд, он сам говорил ей: «Как я могу принять сторону какого-то племени, если не знаю, откуда я сам? А вдруг я стану противником родного отца?» Он не мог забыть об этом: у него легкий нрав, но его никак не назовешь легкомысленным, он понимает других, но крепко держится собственных убеждений. В чем же дело? Почему же он взялся добывать оружие для фьяллей, попросился в дружину конунга? Из-за этой Эренгерды он забыл и Борглинду, и самого себя!

Гнетущая тоска обессилила ее, пальцы не могли поднять иголки, и по большей части Борглинда сидела неподвижно, уронив руки на смятое шитье и тупо глядя в пол. Когда в девичьей кто-то был, она для вида пыталась работать, но какое же счастье, что плодов этой работы не видела старая Йорунн! Из-за одной только рубашки, сшитой Борглиндой за эти три дня, она охотно повторила бы подвиг Тора, отрубившего Старкаду* лишние руки. Правда, у Старкада их имелось шесть или даже восемь, а у Борглинды всего две, но любая хозяйка сказала бы, что и те лишние.

Приблизился последний вечер, который барландцам оставалось провести в Аскефьорде. Борглинда рано ушла из гридницы и даже думала лечь спать, но все не ложилась, с ужасом предчувствуя долгий, долгий, темный, угрюмый и одинокий вечер. Теперь, когда Гельду предстояло исчезнуть из ее жизни, возможность еще раз увидеть его снова представилась драгоценной. Она несколько раз вставала, намереваясь вернуться в гридницу, где раздавались звуки продолжавшегося пира, но опять садилась. Лишний раз увидеть его – мучение. Лучше покончить с этим быстрее. Может быть, он до весны не вернется, даже скорее всего. А весна – это так не скоро! Мало ли что произойдет за полгода! Он уезжал как бы навсегда. А она никогда не забудет его, и всю жизнь, сколько бы ей ни напряли норны, она будет ощущать то же тяжелое, острое, холодное отчаяние невосполнимой потери. Завтра он уедет, и для нее вовсе не настанет никакого завтра, одна холодная пустота! И пусть у нее потом будет хоть четыре мужа и восемь детей – она всегда будет любить Гельда так же сильно, как сейчас!