Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Он перевернул пластинку, вновь вернул иглу на диск, и пока подкручивал пружину, в комнату ворвался зажигательный неудержимый ритм «Кукарачи». Вернувшись от патефона к Эльзе, он застал её в конвульсивных немыслимых движениях, вздёргиваниях ног и рук, извивах, полуприседаниях с одновременными передвижениями и цепляниями ногами за ковёр, и всё это в такт быстрой музыке, с бесшабашной радостью на лице от диких свободных движений. Волосы закрыли её лицо, и она их не убирала, груди мотались из стороны в сторону и вверх и вниз, вот-вот оторвутся. Приседая, она делала круговые движения задом, поднимала руки и улыбалась, сияя своими уже блестящими синими глазами. Она была очень красивой, и Вилли не мог не поддаться обаянию танцовщицы и ритму музыки и тоже стал выделывать угловатые «па», резко контрастируя с её быстрыми, но плавными движениями и перемещениями. Ему просто хотелось попрыгать, он всё делал скачками, безуспешно стараясь повторять за ней её движения, не успевая за ритмом, срываясь на вольные физкультурные упражнения. Всё равно было весело, радостно и… тоже кончилось. Обессиленные, они рухнули на диван, тяжело дыша и смеясь от пережитой кратковременной радости, и он не мог не поцеловать её, что и сделал к большому обоюдному удовольствию. Эльза, всё ещё не остывшая от собственного артистического вдохновения и успеха, и Вилли, возбуждённый красотой её танца и своей раскрепощающей дикой пляской, снова стали очень близкими и нужными друг другу.

- Ты – богиня! Я в восторге от тебя! – прерывающимся от недостатка воздуха голосом похвалил он её.

- Надеюсь, - засмеялась она довольно, - я заслужила хотя бы глоток джина? У меня во рту всё пересохло.

Вилли вскочил, наполнил бокалы, подал ей, и они выпили, он – стоя, она – сидя, глядя с любовью друг на друга. Потом он отнёс бутылку и бокалы на стол и вернулся. Её грудь всё ещё часто и высоко поднималась, руки были раскинуты по спинке дивана, губы приоткрыты и влажны от джина, и в нём вдруг возникло неистовое желание. Он повалил и овладел ею, торопясь, будто в первый раз. Она не сопротивлялась, но и не отвечала взаимностью, а когда он неуклюже и стыдливо сполз, потрепала по голове и сказала:

- Не надо больше. Я устала. Хорошо?

Вилли понял, что был свиньёй, незаслуженно обидел её, и не знал, как загладить вину.

- Прости. Я не знаю, как это случилось, не мог удержаться, прости.

- Не казнись, я тоже виновата, - простила она. – Хорошо бы чего-либо поесть. Ты не находишь?

Гауптштурмфюрер с готовностью сорвался с места, побежал на кухню, суетливо разбрасывая банки в шкафу, поискал что-нибудь вкусненькое, но ничего такого не обнаружил, вскрыл тогда шпроты и снова ветчину, захватил галеты, сок и побежал, перепрыгивая через ступеньки, наверх к ней, в гостиную. Эльза лежала под одеялом и молча ждала, когда он разложит еду рядом с ней на диване, сам усядется, обнаружит, что нечем есть, снова сбегает на кухню за вилками, вернётся, спросит чуть дрогнувшим голосом:

- Налить.

- Угу.

Она приподнялась на локте, стараясь, чтобы одеяло не спадало с груди. Молча выпили, сосредоточенно поели, потом Эльза опять улеглась, накрывшись одеялом, и закрыла глаза. Вилли убрал с дивана остатки еды, смахнул крошки, поправил на ней одеяло, укутав ноги и подоткнув с боков, поцеловал в щеку, посидел рядом, положив руку на её плечо.

- Ты – всё равно хороший, - успокоила она его. – Ты всегда мне нравился. Я часто подсматривала за тобой, когда ты возился с чем-либо в доме или в саду, всегда с нетерпением ждала, когда ты поднимешься из бункера, где Гевисман держал тебя часами, а мне так хотелось посидеть с тобой и поговорить. Да, слушай, Гевисман приделал там к вашему сейфу какую-то проволоку и выключатель на стене рядом. Он мне показал и велел, если не вернётся, нажать кнопку, тогда всё внутри сейфа сгорит и не достанется русским. Сделай, а то я забыла и опять забуду.