Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Вальтера давно занимал вопрос: что же это за люди – русские, что, казалось, были уже на коленях, но поднялись, нашли в себе силы и разгромили самые мощные силы мира.

- Герман! А как тебе показались русские? – спросил он заинтересованно. – Геббельса я слышал и неоднократно, а что на самом деле? Можешь поделиться? Или только сверху их видел?

Тот рассмеялся:

- Смешной ты! Я же воевал пять лет! Как же не встречаться?

Потом задумался, пригладил волосы, снова улёгся, подложив ладони под голову, нерешительно сказал:

- И всё же, признаться, как-то не задумывался об этом. Летал да летал. – Подумал, что ответить. – Встречался, конечно, но не обращал внимания, как будто и не видел. – Усмехнулся неожиданной мысли: - Ты, пожалуй, впервые заставляешь меня подумать, с кем я воевал. – Ещё раз усмехнулся абсурдности такого положения, сам себя спросил: - С кем же я всё-таки воевал? – Ответил с горчинкой: - Такое впечатление, что мне было всё равно, с кем. – Подтвердил горячо: - Я не шучу, так было.

Он тяжело вздохнул, снова быстрыми движениями пригладил волосы, поднял колени, опять опустил, повернулся на бок, не находя удобной позы, рассеянно взглянул на соседа.

- Встречался, а всё же мало что могу рассказать. И не потому, что почти не сталкивался с ними - я не пехотинец, а лётчик - а просто никогда не воспринимал как живых людей. И даже как врагов. У меня не было к ним ненависти, а было простое равнодушие. – Пошевелился, удивляясь своим словам: - Удивительно, но ты на самом деле впервые разбудил во мне интерес к русским. Я считал, что и побеждали, и проигрывали в войне только мы. А сейчас вот думаю, что, возможно, в этом замешаны и они. Ты-то как считаешь? – обратился он за помощью к соседу.

А тот удивился примитивности восприятия Германом врага, отсутствию ненависти и злобы к нему, необходимых в такой большой драке как война. Чем же подпитывалось желание победить и убить? Только юношеской романтикой? Натаскиваниями нацистов? Этого мало. Необходима личная вражда. Он ответил на вопрос Германа примером:

- Исход схватки на ринге всегда зависит от обоих бойцов, даже если они и разные по силам.

- Значит, всё же ты у меня выиграл тогда? Так? – не желая углубляться в философскую сущность своего грязного дела, констатировал Герман.

Вилли поправил:

- Но ты мне тоже помог в этом.

Оба замолчали на некоторое время. Первым начал менее выдержанный и более эмоциональный Герман. Видно, его и впрямь крепко задело новое для него осмысление поражения немцев и мысль о том, что виноваты в этом не только Гитлер и нацисты, но и какие-то не совсем ясные ещё особенности этих русских, засадивших, в конце концов, его, одного из лучших асов Рихтгофена в этот лагерь. Что-то в них, очевидно, есть такое, что позволило им устоять, собраться с силами и вышвырнуть немцев со своей земли, и чего нет у немцев, не сумевших даже остановить русский вал в таких условиях. Что? Возможно, ему, немцу, на этот вопрос и не ответить.

- Наверное, я ничего тебе не смогу толкового рассказать про русских. Всё ж я лётчик, лоб в лоб встречался только в воздухе, да и то почти не видя друг друга, - но тут же добавил, - хотя какие-то ощущения сохранились, попытаюсь поделиться.

- 10 –

- Когда мы начинали, - рассказывал Герман, - лётчиками русские были никудышными. Конечно, им в этом здорово способствовали дерьмовые фанерные самолёты, но и сами они подготовлены были плохо, это обнаружилось сразу же в первых боях. Помню, тогда одолевала их вдруг безрассудная ярость, заставлявшая бросаться в атаку на несколько наших самолётов и, зарвавшись, идти на таран, и тогда, как правило, без выгоды погибали оба самолёта. Зачем? У нас таких не было. Вот тебе первая черта: безрассудность и ярость от отчаяния. Мне кажется, - продолжал он трудно размышлять, - что они не умеют вообще спокойно терпеть неудачи, соглашаться с судьбой в бою, в схватке, и это неприятие возбуждает в них в какой-то момент нечеловеческие усилия и выталкивает, побуждая к яростному сопротивлению, к быстрой гибели или, наоборот, к неожиданной для себя победе. Так бы я сказал.

Вилли даже удивился, услышав от своего, казалось, бесхарактерного и простоватого собеседника такой философский перл. Нет, Герман не так просто заработал свои многочисленные награды, мысль у него работала верно и основательно, когда хотела. Только требовалось её слегка подталкивать, побуждать к работе.

- И правильно сказал, - похвалил он. – Мне понравилось. Трудно твёрдо судить, но что-то характерное в русских ты, похоже, подметил верно.

Довольный Герман заулыбался, глаза засветились, похвала его явно воодушевила.