Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Под Москвой и самолёты у них стали появляться совсем другие, и сами они, очевидно, с опытом стали более профессиональными, терпеливыми, и мы уже несколько скисли. В нашей эскадрилье из тех, кто начинал, остались в живых двое – я и командир эскадрильи. Остальные не умерли на земле и не заболели, а были сбиты, сбиты русскими, теми, что летали вначале козлами, а потом дали нам жару. На замену приходили уже не те лётчики, не с такой подготовкой, их не гоняли предварительно в любую погоду по многу часов, а сразу засылали на фронт, и русским стало легче. Способности стали выравниваться, а исход воздушных дуэлей стал всё больше зависеть от случая, везения, а не от умения.

- Вот, например. Было это в самом начале войны то ли в Минске, то ли раньше, не помню уже. Нашим жеребцам понадобились случки, а то они утром уже и штаны не были в состоянии надеть. Ха-ха! – обрадовался он своему солдатскому юмору. – Короче, устроили для офицеров бордель с русскими девками. В первый день было столпотворение, сам я там не был, а ребята наши рассказывали. И продолжалось это только сутки. Под утро какая-то девица у себя в комнате, в постели, прирезала нашего спящего лётчика из второй эскадрильи, а потом и себя. Причём такими точными ударами, что о каком-то сопротивлении парня нельзя было и подумать. Двойное убийство было замышлено и хладнокровно исполнено. До сих пор не пойму, зачем она это сделала после того, как отдалась добровольно, и зачем убила себя. А?

Вилли подумал, предположил неуверенно:

- Может, он её истязал по пьянке?

- Да нет, - возразил Герман, - никаких следов. Переспал он с ней всласть, это точно, потому что и смерть встретил спокойно, уставшим и в сладком сне. Так и предстал, наверное, перед Всевышним: спросонья и без кальсон, не соображая, как это бордель превратился вдруг в райские кущи.

Ухмыльнулся своей шутке, продолжал:

- Я его знал. – Охарактеризовал убеждённо: - Нет, парень не садист, не из тех, которые на бреющем поливали свинцом толпы беженцев. Тут что-то другое встало между ними, непонятное.

- Может быть, жизнь загнала её в угол, как тех русских лётчиков, что встречали вас в бессильной ярости в первые дни войны? Как и они, она тоже пошла на таран, - поразмыслив, высказал Вальтер вслух свою версию поступка русской. – Наверное, в крови у русских заложено: погибая, тащить в могилу за собой и врага. А потом, что ты судишь о нации по одной какой-то девке, к чему твой пример?

Герман отреагировал быстро и решительно:

- Но у нас-то не было ни одной такой девки! Ты слышал хотя бы об одной? Вот видишь! – сказал он победно. – А у них были и другие подобные случаи и не раз. После того мы отказались от русских баб, хотя они и были все как на подбор аппетитными, и запросили своих из Германии. Со своими – без проблем.

- 11 –

Он переменил позу, выставив колени и положив на них голову. Им было хорошо в отсутствие соседей рядом и внизу, никто не мешал болтать и слушать, откровенно, не задумываясь, выплёскивая всё, о чём думалось. Сидели теперь, коленями и опущенными головами друг к другу как нахохлившиеся птицы, переговариваясь не только тихими голосами, но и взглядами.

- А вот другой случай, - продолжал Герман. – В начале войны… Опять я вспоминаю начало, заметь, оно мне больше по душе, в конце войны я уже ничего не соображал, только ждал конца 3-го раунда. В начале у нас не было проблем ни с самолётами, ни с горючим, а после Сталинграда не только самолётов – запчастей не стало, а хуже всего, что не стало бензина в достатке. Так вот, в начале войны мы летали в любую погоду, рвались на небо, не благословляли, как позже, дождь и снег, нами ещё не завладела апатия, и, чтобы обеспечить темпы, в аэродромные мастерские стали брать русских инженеров и техников. К тому же, им можно было мало платить, и брали с удовольствием. Приходило их немало, так что выбор был, а они дорожили своим местом, старались, многие из них были настоящими мастерами и сделали многое, чтобы наши самолёты не простаивали на поле. Голод – не тётка, объясняли они свой приход на работу к нам. Такой мастер с золотыми руками появился однажды и у нас под Смоленском, а потом сопровождал нас до Москвы, став постоянным работником. Обычно же на каждом аэродроме набирали новых.

Герман приподнял голову, в который уже раз пригладил волосы, упрямо спадавшие на лоб, продолжил:

- Своим импозантным видом он привлекал всеобщее внимание. Да и независимым поведением – тоже. Для русских работников это было необычно. Он старался держаться с нами на равных, и у него это выходило, правда, как я уже говорил, мастер он был отменный, и за это многие уважали его, а другие – терпели. И работал быстро.

- Он тоже сам пришёл к вам? – уточнил Вилли.

- Сам, - подтвердил Герман, - и даже пытался оспаривать предложенные условия, но быстро согласился на общие и правильно сделал: когда поняли, что он из себя представляет, его условия приняли безоговорочно.

Герман улыбнулся, вспоминая.