Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Объясню, почему мы решили послать тебя. Ты видел их на фото, значит, сможешь опознать визуально без лишних расспросов, которые всегда настораживают. Знаешь русский язык и, следовательно, сможешь действовать, не привлекая внимания, как обычный русский житель тех мест, а для прикрытия получишь подлинные документы. Немаловажно и то, что ты немец, то есть, настоящий враг русских, наши ещё не дошли до этого, и, думаю, у тебя не возникнет желания предать даже ради больших денег. Я прав?

- Как вам угодно, - согласился Вилли.

- И последнее: ты подал идею, тебе её и осуществлять. Если она – блеф, то справедливо сам на ней и погоришь. Обещаю: если всё выдумал, назад не вернёшься. Вот твоя командирская книжка лейтенанта Владимира Ивановича Васильева. Захочешь – не запомнишь. Комиссован из-за контузии головы и речи. Последнее не помешает, на всякий случай, даже с твоим отличным произношением, вдруг по забывчивости что-нибудь там не так ляпнешь. Вот подлинная справка госпиталя. Наградные книжки. У тебя два ордена: Красного Знамени и Отечественной войны второй степени. Целых пять медалей. Гордись: ты хорошо лупил фрицев. Денег даю 50 тысяч. Больше – опасно. Лучше сразу устраивайся на работу и зарабатывай, там плохо относятся к неработающим, особенно соседи. Что ещё? Посмотришь сам, в бумажнике. Вот легенда. Выучи назубок, утром проверю и отберу. Вероятно, не раз будут спрашивать, а может, и проверять. Не опасайся, документы и легенда – подлинные. Этот парень у нас, и, главное, у него нет родственников, все погибли.

Капитан подвинул свёрток.

- Здесь твоя форма. Ношеная, но выстиранная и продезинфицированная. Переодевайся сейчас же, привыкай. Ничто не должно стеснять. Ни одежда, ни легенда.

Он повременил немного и добавил:

- Времени на ненужные размышления не даю, ни к чему. Завтра утром едем в Берлин. Оттуда выбираться будешь самостоятельно, как все. Не торопись, побудь в городе несколько дней, - разрешил он, - обвыкни в окружении русских, узнай исподволь, как лучше попасть на поезд. – Посоветовал: - Начинать всегда лучше не спеша. Даю адрес для остановки в Берлине. Вот он, - подал листок с адресами и именами. – Это тоже наши люди, и тоже – немцы. Никаких расспросов и лишних разговоров. Они тоже предупреждены. Запомнил? Давай сюда, - он отобрал и порвал листок.

Потом помолчал, вспоминая, всё ли сказал, что нужно.

- Через три месяца, в начале ноября, в Минске на главпочтамте получишь письмо до востребования. После обработки прочтёшь адрес встречи с резидентом или связником. Расскажешь ему всё, что узнаешь об агентах, получишь инструкции и указания для дальнейшей работы или способы возвращения обратно, по обстоятельствам и результатам работы. Вопросов нет? Да, не ходи на виллу. Мы уже проверили, она вся в развалинах, вряд ли её будут восстанавливать, легче построить новую.

- 13 –

В Берлин добирались в полузакрытом брезентовом виллисе. На русскую форму Вилли был наброшен американский армейский плащ, на голове была пилотка морского пехотинца. Только сапоги выдавали его, но ноги в них надёжно прятались между сиденьями и укрывались сверху вещмешком. Как он быстро убедился, маскировка была вовсе не лишней: несколько раз документы проверяли то свои (теперь американцы – «свои»), то русские уже на въезде в Берлин. Эти после формальной проверки пропускали беспрепятственно, улыбчиво и дружелюбно козыряя ещё не опостылевшим союзникам. Ещё не размежевал их холодный фронт, и железный занавес не ковался. В городе Вилли высадили в глухом переулке среди развалин разбомблённых домов, где виллис с трудом протиснулся между глыбами отваленных стен. Он быстро сбросил плащ и пилотку, надел приготовленную фуражку с красной звездой, поднял на плечо вещмешок, оказавшийся типичным русским приспособлением для хранения и ношения личного скарба, который в нём так перемешивался, что невозможно было сразу найти то, что нужно, да и подчас забывалось, что там есть, и нередко забытая находка радовала как божий дар.

А виллиса уже и след простыл, только истаивали последний дымок чем-то уже родных выхлопных газов и негромкое «гуд бай, парень!» И вот он среди развалин своего родного города, на развалинах своей жизни, один в целом мире, не поймёшь кто – немец или русский. Американский подданный с русскими документами, с чужими документами среди своих, и должен жить как чужой, думать и делать как русские, забыв, что он немец. А немец ли? А если Гевисман не соврал?