Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- То ли его ищут, то ли нас караулят, - откликнулся Барков. – Поинтересуйся, если хочешь.

- Ну, уж нет!

- Товарищи командиры! – раздался вдруг хорошо поставленный баритон из середины вагона. – Вы возвращаетесь из поверженной капитулировавшей Германии. Но война ещё не закончена. Над дальневосточными рубежами нашей Родины нависли полчища японских самураев. Им мало того, что мы били их на Хасане и Халхин-Голе, им мало этих уроков, они опять хотят испытать наши миролюбие и силу и, пока не испытают, не угомонятся. Дадим же им последний и решительный урок, и тогда уже спокойно вернёмся по домам к мирной жизни в полной уверенности, что никто её нам не помешает строить. Я призываю вас добровольно повременить с демобилизацией и обратиться с рапортами о зачислении в ДВО. Родина и товарищ Сталин ждут от вас этого правильного решения. Оставляю бумагу, завтра приду за рапортами. Всё.

Мимо их купе прошёл на выход пожилой комиссар 3-го ранга без фуражки, в накинутой шинели, с полевой сумкой в руке.

Наступило молчание во всём вагоне и у них в купе тоже. Предложение комиссара снова вернуться к войне для людей, уже построивших планы мирной жизни, было как гром среди ясного неба.

Первым в купе нарушил молчание Барков:

- Подозреваю, что с этим предложением мы вместо Москвы попадём в Хабаровск или Читу. И без рапортов.

Никто не ответил. Понятно стало частое дефилирование внутренников по вагону. И как бы откликаясь на это, новая пара патруля по-хозяйски пошла по вагону, ещё более внимательно и враждебно всматриваясь в ошарашенные лица демобилизованных парней, лишённых вдруг мирной жизни. Тяжёлая тишина нарушалась только короткими тихими разговорами и оглушительным убыстряющимся перестуком вагонных колёс на стыках рельсов.

Владимир не сомневался, что большинство пассажиров окажется на Дальнем Востоке. Прожив военную жизнь, он знал, что просьба начальника – хуже приказа, она заставляет делать против совести и как бы от неё, не оставляя лазеек и увёрток в бессилии что-либо изменить. Это худшая, иезуитская форма насилия над личностью подчинённого часто практиковалась у них в отделе Гевисманом и другими фюрерами. Отказ от выполнения всегда был чреват отместками и по службе, и в частной жизни. А тут ещё ссылка на Родину и Сталина. Никаких отговорок. Всеобщее уныние, пропитавшее ещё недавно гремевший от смеха вагон, подтверждало его догадки. Всем было тоже всё ясно. И привычно, иначе бы не молчали. Может, написать рапорт и покончить счёты с янки? И с Германией? Нет, такой вариант его не устраивал. Из их компании начисто освобождён от Японии только Марлен. Барков рапорта не напишет, это ясно. Марусин – возможно. И всё же больше всего завтрашнее утро беспокоило в связи с историей с капитаном-уголовником. Япония отходила на второй план. Контузия по документам у него серьёзная, и можно, наверное, отговориться. От капитана, если он жив, не отговоришься.

- 11 –

И снова проснулся не сам. В тусклом свете фонаря-коптилки в проходе его тряс за плечо и громко шептал на ухо его приобретённый друг:

- Вставай! Выходить будем, слышишь? Вставай! На выход надо. Только тихо!

От неожиданности, ещё не совсем проснувшись, Владимир глухим задавленным голосом с тревогой спросил:

- Was ist das?

И тут же от испуга за эту оговорку окончательно проснулся и поспешил исправиться:

- Фу ты! Напугал. Война снится. Что случилось?

- Выходить будем, вставай!

- Сейчас? Зачем? Уже Минск? – удивился Владимир.

- Тише ты! Кончай вопросы. Нет, не Минск. Здесь выйдем, к тётке моей заскочим.

Владимир сразу понял недосказанную мысль Марлена и подумал, что может быть это и есть единственный выход из их подвешенного состояния в истории с выкинутым капитаном.

Собрались быстро. Владимир перетащил поочерёдно чемоданы Марлена и капитана в тамбур, стараясь надолго не оставлять открытой входную дверь в него, откуда доносились такие громкие и резкие лязг и стук железа о железо, что, казалось, вот-вот проснётся весь вагон. Но никто не проснулся, во всяком случае, не встал и не помешал, не проснулись ни проводник, ни Марусин с Барковым. Закалённая шумами молодёжь беспробудно спала, начисто позабыв все неприятности ушедшего дня и предстоящие нелёгкие решения наступающего.

- Ну, кажется, всё. Пошли, - оглядывая полки и столик, сказал Марлен, - двинули.

Поезд заметно замедлял ход.

- Надо попрощаться, - решил Владимир. – Неудобно.

- Да подумаешь! Встретились – расстались, - возразил Марлен. – Больше и не увидимся, чего прощаться-то? Пусть спят.

Владимир думал не только об этом.

- Надо, чтобы они знали, зачем и где мы сошли, их, возможно, спрашивать будут. Не нужно, чтобы думали, будто мы сбежали.

Марлен быстро глянул на Владимира, согласился:

- Ладно, буди, попрощаемся.

С трудом растолкали разоспавшихся попутчиков, наскоро и кое-как объяснили им, что выходят, что решили навестить родственников Марлена.

- Сестру, - подсказал тот.

Поезд уже останавливался. Полусонный Марусин только и спросил, что за станция.