Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Барановичи, - ответил Марлен, и они с Владимиром, пожав мягкие и тёплые руки так до конца и не проснувшимся Славе и Сергею, заспешили к выходу.

Поезд уже стоял. Проводника не было. Марлен сам открыл дверь вагона, неловко и быстро спустился-скатился по ступеньке на землю и заторопил Владимира:

- Давай скорей.

Тот быстро передал ему чемоданы и мешки и спустился сам, захлопнув дверь вагона. Паровоз будто этого и ждал, коротко свистнул, поезд тронулся и пошёл мимо, поблёскивая тёмными неживыми стёклами окон в тусклом свете скрытой облаками луны.

Когда поезд ушёл, стало видно, что высадились они в чистом поле, на забытом богом полустанке без всяких намёков на станцию. Причём, высадились почему-то не на лицевой, а на другой стороне железнодорожного полотна, вдали от пассажирского вагона без колёс с какой-то вывеской сверху, служащего, очевидно, здесь вокзалом. Они видели, как встречавший поезд железнодорожник с флажками ушёл в вагон, и стало совершенно пусто. Клочья тумана, медленно перемещаясь над землёй, то открывали, то закрывали вагон, отгораживая их от него и от близкого леса и реки внизу под коротким пологим склоном со склонившимися над водой лохматыми ивами, и тем самым усиливался эффект нереальности и одиночества в ночи. Взблёскивающие вдруг разом под изредка вырывающейся из облаков луной рельсы уходили далеко в туман и терялись по обе стороны в никуда.

- Ты испугался? – спросил Владимир, зная наверняка, что это так, и потому они здесь, неизвестно где.

- А ты хотел бы попасть на Дальний Восток? И как тебе лучше: в «столыпине» или в воинском? – закричал в ответ Марлен и тут же смолк, спрятав глаза. Ему нечего было сказать в оправдание. Помолчав, сознался:

- Конечно, испугался. Только не Японии, а майора. Мне с палочкой Япония не светит, а майор с капитаном запросто устроят любую командировку на долгие годы в края сибирские. Сам же думаешь: может, капитан и жив остался? Тогда нам хана. Вот я и сорвался.

- Ты хотя бы знаешь, где мы высадились? – спросил Владимир.

Нехотя Марлен процедил:

- Сразу где-то за Барановичами.

- Значит, и Сергею со Славой соврал? Зачем?

- А ты хотел, чтобы они сообщили майору, где мы сошли, и нас сразу бы сцапали? – снова вспылил Марлен, чувствуя свою неправоту и тупиковую ситуацию, в которую загнал обоих. – Ну что ты ко мне привязался? Я же объяснил: испугался я.

Вообще-то положение для Вилли не было безнадёжным и очень уж сложным. Он мог перестать быть Владимиром Васильевым, для этого у него были другие документы, только потребуется осторожность на случай возможного случайного опознания дорожными попутчиками и пострадавшими НКВД-шниками. Может быть, следует отказаться от остановки в засвеченном в разговорах Минске? В общем, с ним лично не было больших проблем. Но ему почему-то жалко было этого покалеченного войной простого по натуре парня, навязанного судьбой всего сутки назад, и он почему-то не хотел избавиться от этой жалости. Не потому, что Марлен хорошо запомнил его лицо, знал, как исчез капитан, и сознается во всём, в этом не было сомнений, если попадёт всё же в лапы контрразведки. Просто Вилли-Владимиром овладела вдруг и нестерпимо жгла не испытанная ранее никогда жалость к слабому безвольному и незащищённому человеку, не защищённому ни от людей, ни от судьбы. Почему-то он не мог оставить его на произвол судьбы таким вот беспомощным и запутавшимся в собственных потугах спасения. Вправду сказать, не хотелось и терять для себя даже этой ненадёжной опоры в новой жизни, для которой уже были скроены первые планы, да и привык он уже к Марлену.

- Я посижу здесь, а ты иди, посмотри, как называется станция. Не показывайся только на всякий случай никому, - предложил Владимир.

Марлен ушёл, изредка застилаемый туманом.