Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2

Когда глубокой ночью пришла довольная и на удивление почти трезвая Марина, Владимир уже выспался. Она сбросила с него одеяло и, сидя рядом совершенно голая и синевато-голубая в свете луны, плотно обхватила его лицо тёплыми ладонями и жарко благодарно целовала в губы и глаза за подаренный хороший вечер. Он, как мог, отворачивался, чтобы не вдыхать запаха алкогольного перегара, и, чувствуя уколы сосков её груди, сдался, охваченный желанием. Она поняла, приподнялась, уверенным и плавным движением стащила с него трусы, обеими руками захватила и нежно погладила затвердевший член, потом легла на обнажённого Владимира, всем телом, слегка извиваясь, потёрлась, медленно и редко надавливая животом. Владимир не выдержал, резко свалил её рядом и, торопясь, овладел. Потом они уже любили друг друга слаженно, всячески замедляя и продлевая жгучее наслаждение проникновения друг в друга, пока её не сморил сон.

Тогда Владимир встал, не одеваясь, вышел во двор, нашёл колодец, набрал воды в ведро и облился, остро ощущая, как пупырышки разом покрыли тело, разгорячённая кожа слегка зашипела от холодной воды. Сразу же замёрзнув, он вернулся, поднял упавшее одеяло, прикрыл им разметавшееся голое тело Марины, прилёг рядом, не вытираясь, и опять заснул.

Глава 2

- 1 –

До ближайшего поезда в сторону Сосняков было чуть более часа. Владимир решил не возвращаться домой, а побродить по городу, осмотреться, познакомиться с расположением улиц, провести, так сказать, рекогносцировку местности, на которой предстояло окопаться. К тому же, постоянно давали о себе знать одинокая юность и секретная служба, не располагавшие к общению – он чувствовал себя легко и свободно только тогда, когда был один, даже в квартире Эммы. Будучи с кем-либо вдвоём, часто не знал, о чём можно и нужно говорить, а когда сослуживцы собирались втроём и более – сразу же озирался и искал причину, чтобы уйти. Замкнутости способствовали и всё видящие и всех подозревающие глаза гестапо, сопровождавшие всю его сознательную жизнь. Только один раз он почувствовал себя раскрепощённым, да и то ненадолго – с Виктором Кранцем. Вот и теперь, оказавшись один на улицах незнакомого города, Владимир отдыхал душой. Он умел и любил отстранённо понаблюдать за природой и людьми, угадать их настроения и заботы, посочувствовать, порадоваться или посопереживать. Очевидно, в жизни ему суждено быть одиноким странником, и только в одиночестве его свобода. Марина, когда он рано встал и пытался уйти незаметно, всё же проснулась и спросила полудремотно: «Ты куда?», выражая вопросом право на его свободу. Он не ответил, пробормотав успокаивающе: «Спи, спи...». Когда-то и, вероятно, очень скоро она будет требовать конкретного ответа, и это требование, даже просьба, станут первой разводящей пружиной в их взаимоотношениях. В отношениях двоих женщина борется за тесный союз, за семью, а мужчина – за личную свободу в них. Так уж сложилось от природы. Сумевшие найти паритет, живут долго и счастливо, не сумевшие – расстаются. Эмма понимала и ценила его свободу и никогда ни словом, ни поступком не ограничивала, тем самым надолго сохраняя их добровольный неофициальный союз.

- У меня всегда были подозрения, что вы – русский разведчик.

Владимир, задумавшись и не расслышав шагов за спиной, не сразу и осознал, что разоблачающая русского шпиона короткая фраза на родном немецком языке предназначена ему. А когда осознал, то сразу догадался, что принадлежит она тому самому сослуживцу по шифровальному отделу, имени которого он не помнил и который в день приезда Владимира в город отрабатывал грехи фюрера на привокзальной мостовой, а теперь делает то же самое на этой вот улице. Неожиданно услышанная немецкая речь напугала больше, чем появление за его спиной неудачливого соотечественника. Казалось, что её все вокруг слышат. Он медленно обернулся и увидел внимательные и немного насторожённые глаза на плохо выбритом худощавом лице, ожидавшие реплики на разоблачение. Запираться, пожалуй, было бессмысленно. Да и зачем? Придуманная саморощенным многотерпеливым контрразведчиком микролегенда для Владимира вполне его устраивает. Осталось узнать, чего тот хочет.

- Но я молчал, - дополнил неудавшийся контрразведчик свои первые слова.

Теперь ясно. Дополнение, сделанное после многозначительной паузы, объясняло всё: несомненно, только что придуманное давнее молчание требовало теперешней оплаты. Намёк был прозрачен и понятен: жизнь в плену, очевидно, не из приятных.

Нужно и хочется немного заплатить, но и напугать его так, чтобы отбить желание шантажа или болтовни, к которой, как надеялся Владимир, бывший сотрудник секретного шифровального отдела не склонен, иначе вряд ли попал бы в элитное тыловое учреждение. И всё же, верил Владимир, только страх, успешно и изощрённо культивируемый ведомствами Гиммлера и Геббельса, надёжно запечатают рот соотечественнику.