Корни Иггдрасиля

У саги свой взгляд на историю. И рядом с Олавом, его приближенными и правителями других держав с ее страниц встают фигуры самых разных людей, с которыми сводила его судьба. Все эти люди, с позиции саги, тоже участники исторических событий: ведь для саги — это прежде всего поступки и слова конкретных людей. Может случиться при этом, что в решающий исторический момент самые запоминающиеся слова произнесет не конунг или его скальд, а какой-то волей случая оказавшийся рядом человек. Во время битвы при Свельде лучший стрелок в войске Олава Эйнар Брюхотряс стоял на корме корабля и пытался сразить Эйрика ярла. Одна из стрел «пролетела так близко от ярла, что прошла между его бедром и рукой». Тогда ярл приказал своему дружиннику пустить стрелу в Эйнара. Стрела попала «в середину лука Эйнара в то мгновение, когда тот натягивал свой лук в третий раз. Лук с треском разломился надвое. Тогда Олав конунг спросил: „Что это лопнуло с таким треском?“ Эйнар отвечает: „Лопнуло дело твое в Норвегии, конунг“» (глава CVIII). В той битве Олав конунг погиб. А Эйнар Брюхотряс стал в дальнейшем одним из самых могущественных людей в северной Норвегии, но это случилось много позже и об этом рассказывают другие саги.

Остается гадать, какими путями свидетельства о ранней норвежской истории дошли до Снорри. Что-то очевидно он брал из более ранних письменных саг (некоторые из них сохранились), что-то присочинил сам, а что-то слышал от осведомленных рассказчиков. Скорее всего в Норвегии были хорошие рассказчики, но в отличие от исландцев они не оставили саг.

Сходным образом обстоит дело и со скальдической традицией Норвегии. Известно (прежде всего от того же Снорри), что в IХ-Х вв. при дворах конунгов были норвежские скальды, слагавшие хвалу их подвигам. Но вслед за этим их совершенно вытесняют исландские скальды, и возникает впечатление, что все талантливые поэты выехали в Исландию. Более вероятно, однако, что мы имеем дело с «эгоцентризмом» самой исландской литературы: свои скальды лучше запоминались, как запоминались приключения исландцев при дворе норвежских конунгов (см. «Пряди об исландцах»).

Скальдические стихи известны прежде всего из саг. Современные читатели склонны пропускать их при чтении саг: слишком чужеродными они кажутся в кристально ясной прозе саги и слишком непохожими на поэзию в нашем понимании. Особенно это относится к так называемым дротткветтным («дружинным») строфам с их причудливыми кеннингами и переплетениями предложений. Действительно, скальдические стихи резко отличаются от современной поэзии как по своей форме и по своему назначению. Стихи нового времени призваны воздействовать на воображение читателя. От скальдических стихов ожидали прежде всего практической действенности. Во времена расцвета скальдической поэзии (X–XII вв.) сохранялась еще вера в магическую силу языка. Мастерство скальда состояло в его умении овладеть этой силой, для чего требовалось превратить звуки и слова в материал для сложнейшего орнамента, скрывающего смысл сказанного. Олав сын Трюггви понимал, что для блага его державы и для собственной его славы полезно иметь человека, который умеет восемь раз употребить «меч» в восьмистрочной строфе дротткветта, т. е. не просто восемь раз повторить это слово, но и ввязать его в стихотворную речь, и «врезать» его звуки в сложный узор аллитераций и рифм (в переводе удается лишь намекнуть на формальное мастерство скальда).

Хвалебные стихи по понятным причинам лучше всего сохранились. Они служат очень ценным историческим источником, потому что. восхваляя правителя, скальд обычно не приписывал ему подвигов, которых тот не совершал. Существовали и другие стихи, хулительные (ниды); подобно заклинаниям, они могли навести на человека порчу. Но такие стихи редко записывались. К тому же они обычно не представляли исторической ценности, так как содержащиеся в них обвинения обыкновенно были стереотипны и не претендовали на обоснованность.

Если судить «по сагам об исландцах», скальдическая поэзия получила необычайное распространение на острове. Едва ли не все исландцы, умели при случае сказать вису со всеми положенными рифмами и кеннингами. Может быть, это преувеличение, Некоторые Исследователи сомневаются, в частности, что все стихи, приписываемые в саге Гисли сыну Кислого, действительно сочинил Гисли, а не какой-то другой исландец или сам автор саги. В сущности это не так важно. Достаточно и того, что все исландцы, читавшие в древности саги, понимали эти стихи без комментария. Поэтому нет ничего неправдоподобного в том, что сестра Гисли Тордис сумела разгадать ту вису, которую Гисли произнес на кургане Торгрима, и уличить своего брата в убийстве.

II

Независимо от того, насколько Гисли был справедлив к своей сестре Тордис, ее действительно трудно «уподобить» (см. вису) эпической героине Гудрун. Поведение Тордис куда более противоречиво мотивы его, как это с большим реализмом показано в саге, сложны и не вписываются в героическую мораль.