Корни камня

Барракуда молчал, не выпуская мертвой руки,а тем временем в другую руку Ванины кто-то вложил горящий фонарик - тускло светящийся кристалл: "Освети... путь... освети... освяти... светлый... путь..." Губы Барра- куды шевелились, но слов не было слышно, кто-то положил ему руку на плечо, он вздрогнул и задел локоть Ванины - тогда уже вздрогнул Ивар, потому что мертвая голова качнулась, вспыхнул камень в сложной тугой прическе и на лоб упала прядь, почти как тогда, в комнате, и лицо от этого сделалось почти милым - тогда милым, а сейчас жалобным, измучен- ным и усталым.

Барракуда оторвал свою руку от руки Ванины.

Сквозь слезы Ивар видел стеклянный колпак, опустившийся сверху и заключивший сидящую женщину в прозрачный кокон, в капсулу. Трехпалая рука манипулятора пошла вверх, поднимая над головами живых мертвую Ва- нину в пилотском кресле, и люди провожали ее глазами, пока не сомкнулся потолок. Целую минуту длилось ожидание, потом завибрировал, как от да- лекого взрыва, железный пол. Сквозь слезы и тоску Ивар успел удивиться - запуск? Они запустили капсулу?..

Еще несколько секунд было тихо.

- Так ушла дочь тигардов Ванина... вместо сына тигардов Кая, - глухо и зло сказал Барракуда, глядя в пустой потолок.

- Никто не уходит "вместо", - негромко отозвался плечистый старик. - Все уходят вовремя... Не греши, Кай.

Милица взяла Ивара за плечо, но он так и не поднял глаз от тускло- го пола.

...Они все стояли по колено в прибое, волны накатывали и уходили, и никто не чувствовал холода, хотя высокие голенища полны были соленой воды. Темная ночь превратилась в красный, воспаленный день, потому что неподалеку от берега покачивался уносимый отливом факел.

Окутанные пламенем паруса, мачты, пылающие, как ритуальные свечи, оплавляется бронзовая фигурка на корме, оплывает, скапывает в шипящее море; языки пламени жадно облизывают черное небо, и звезды меркнут, а на месте их бесстыдно пляшут полчища обезумевших искр... На неподвижных лицах людей лежит горячий медный отблеск, а огромный погребальный костер отплывает все дальше, и все дальше уходит женщина на высоком ло- же, женщина в огненном одеянии...

Ивар плакал в полубреду. Ему мерещились черные, черные глубины космоса, полные бродячих огоньков - тусклых фонариков в мертвых руках. Там зеленые скатерти под голубыми шатрами... Нет там шатров. Там черная пустота... и таблички, вмурованные в Стену Мертвых... А если - есть?! Несправедливо, если одним Прародина и шатры, а другим - только буквы на глухой поверхности искусственного камня... Мама!..

Он проснулся - или очнулся - и увидел над собой лицо склонившейся женщины.

- Мама... - он заплакал от облегчения, но тут же понял, что обоз- нался, и прошептал разочарованно:

- Ванина... Ты разве не улетела?

Женщина присела на край кровати, Ивар ждал увидеть в ее руке шприц-пистолет но не увидел. Тогда он понял, что обознался снова.

- Это все из-за тебя, - сказал он Регине. - Оставь его в покое... Он любит только маму, ясно? Отстань, вот присосалась, как... присоска...

К его лбу прижалась нестерпимо холодная ладонь. Ивара передернуло.

- Он бредит, - прошептала женщина.

Ивар умиротворенно вздохнул и закрыл глаза. Если поверить... Если хоть на секундочку поверить, что где-то там людей ждут голубые шатры и зеленые скатерти... И там его ждет мама.

- Он бредит, - сказала женщина громче. - Он горячий и дрожит... - в ее голосе отчетливо скользнула паника. - Он... слышишь, Кай?!

"...вместо сына тигардов Кая". Ивар открыл глаза.

Над ним нависало испуганное лицо оператора Милицы. Увидев осмысленный взгляд, она забормотала почти заискивающе:

- Ивар... Ты как себя чувствуешь, а? Ты немножко... Не надо было тебя брать... туда?

- Надо было, - сухо сказали из полутьмы. - Надо.

Ивар пошевелился - заныла рука. Он прав, подумал Ивар. Надо бы- ло...

- Она так и летит? - спросил он шепотом. - И фонарик горит?

- Так и летит, - глухо отозвался Барракуда.

Ивар прерывисто вздохнул. Милица тревожно изучала его, выискивая, по-видимому, симптомы болезни; он не выдержал и усмехнулся:

- Боитесь, что я умру и нечем будет торговать?

Кажется, Милица вздрогнула. Кажется, вопросительно взглянула на Барракуду.

- Уйди, - уронил он коротко. К удивлению Ивара, женщина повинова- лась мгновенно и беспрекословно. Чмокнула, закрываясь, дверь.

Барракуда сидел на своем обычном месте - на откидной койке у противоположной стены. Ивар вгляделся в его лицо - и внутренне сжался. За двое истекших суток Барракуда не то чтобы осунулся и не то чтобы исху- дал; глаза его были спокойны - однако за внешним спокойствием стоял черный, непонятный сгусток страстей. Ивар испугался непонятного - что это, крайняя степень ненависти? горе? принятое наперед решение? От че- ловека с таким лицом можно ждать чего угодно...

- Болит рука? - глухо спросил Барракуда.

Ивар посмотрел на свою руку. Пять темных отпечатков на запястье.

- Нет, - соврал он. Барракуда не отозвался; выпуклые глаза его глядели отрешенно и в то же время пристально - наверное, так смотрят безумцы. Ивару сделалось так страшно, что он горько пожалел об ушедшей Милице.