Корни сталинского большевизма

Изучение советского периода – весьма непростая задача, учитывая огромное количество штампов, да и просто откровенной несуразицы о событиях и людях той поры. Осмыслить этот отрезок отечественной истории, занимаясь непосредственно лишь им самим – крайне сложно. А потому особого внимания требует выяснение его подлинных истоков, которые дали жизнь СССР. Но с пониманием того как, а главное почему это произошло, возникают немалые трудности. Советский проект по-прежнему воспринимается в рамках пересадки марксистской (интернациональной по сути) идеологии на российскую почву. Взрыв октября 1917 года вынес на поверхность различные инородческие кадры, которых сбила вместе ненависть к царизму. С этой пестрой публикой традиционно и ассоциируется новая власть.

В тоже время, подобные оценки (абсолютно справедливые для начала революции) относимые к более позднему этапу уже нельзя считать продуктивными. Они только девальвируют интеллектуальные усилия разобраться в перипетиях тех лет. Уточним, носителями идеи мировой революции всегда выступал небольшой круг коммунистов, не связывающих свою идейную идентификацию с национальной принадлежностью; это-то и были классические марксисты. С постепенным вытеснением, а затем и уничтожением, этого тонкого слоя мечта о всемирной республике канула в небытие. Однако, важнейший процесс выдавливания из советской элиты инородцев, финишировавший 1937–1938 годами, остается и сегодня совершенно недооцененным. Старательно не замечается, что дореволюционная (преимущественно инородческая) гвардия была сметена уроженцами мощных регионов Центра, Урала, Поволжья, Севера. Великороссы не просто выходят на лидирующие позиции, но и создают фактически новую партию. С прежней ее объединяет лишь внешнее сходство: название и набор вывесок общего характера. Во внутреннем же содержании восхождению коммунистов из народа на властный Олимп сопутствовал невиданный в нашей истории национальный подъем, обеспечивший победу в кровопролитной войне, создавший мировую «сверхдержаву».

Однако эта страница нашей истории и поныне воспринимается весьма сдержанно, если не сказать более. Некоторым группам и отдельным личностям крайне выгодно изображать советскую историю и после середины 30-х годов как продолжающееся безраздельное господство все тех же инородческих сил, нацеленных на разорение России. Особенно неприемлемым для них является тот факт, что ярко выраженный патриотический поворот происходил абсолютно вне церкви. Это-то и дает повод современным приверженцам русского патриотизма продолжать рассуждать об антинародной сущности большевизма в целом. Между тем, новые партийцы руководствовались уже не марксистскими истинами, а национальной идентификацией, выраженной идеологемой: «русское – это лучшее и передовое». Интернационалистические мотивы в системе их ценностей занимали подчиненное место, лишь подкрепляя осознание собственной исключительности. Для этих коренных русских людей из низов национальное возрождение не подразумевало РПЦ.

Указанное обстоятельство трудно переоценить, поскольку оно выводит на глубинную, корневую проблему нашей истории – религиозную реформацию в России. Сразу скажем, данный вопрос крайне запутан и попытки прояснить его по большому счету дали немного. Бытуют различные мнения, что считать в православии реформацией, или возможна ли она здесь вообще. До революции общепринятым являлось мнение, что РПЦ еще не переживала этого религиозного явления, до основания потрясшего в свое время западный католицизм. События 1917 года инициировали обсуждение этой темы. Катастрофу официального православия того периода расценили как начало давно назревших реформационных процессов. Для подрыва позиций РПЦ большевистский истеблишмент обратился к обновленческому движению, зародившемуся в церковно-интеллигентных кругах начала XX века. Власти содействовали приходу в высшее церковное управление деятелей, нацеленных на кардинальное обновление всей церковной жизни. При поддержке сверху в 1922–1923 годах возник ряд обновленческих групп (живая церковь, союз общин древне-апостольской церкви и др.) Их предводителями выступили лица из либерального крыла церковной иерархии. Как известно, бурно стартовав, обновленческое движение не смогло укорениться, постепенно сойдя на нет. Причем (и это главное) неудачи постигли его в реформаторских порывах, которые так и не затронули догматики православия. Например, обновленцы начали практиковать не только индивидуальную, но и общую исповедь, пытались использовать при богослужении русский, а не церковно-славянский язык, некоторые выносили престол на середину храма, служили обедню не днем как полагается по уставу, а вечером и т. д. Однако все эти начинания, не получив развития угасли, а их инициаторы запутались в противоречиях.