Корни сталинского большевизма

Сталин обвинял Троцкого в желании перенести военные методы в руководство хозяйственной жизнью, много рассуждал о вреде такого подхода, но даже не обмолвился о «рабочей оппозиции»[375]. Лишь Г. Е. Зиновьев упомянул о ней, раскритиковав идею созыва съезда производителей. Он разъяснял, что под производителями следует понимать и крестьян, т. е. мелких собственников, а значит, «рабочая оппозиция» засорена мелкобуржуазными взглядами[376]. Желание руководства РКП(б) по возможности избежать неприятной полемики не прошло мимо наблюдателей из российской эмиграции. Меньшевистский «Социалистический вестник», выходивший в Берлине, писал, что «рабочая оппозиция» незаметна на фоне битвы двух «титанов» – Ленина и Троцкого. Но при этом несомненно то, что основная борьба идет не между «троцкистами» и «ленинцами», а между объединенными силами двух этих групп, с одной стороны, и «рабочими оппозиционерами» – с другой[377]. Именно последние выступали опасностью для партии «во сто крат более крупной, чем все ошибки Троцкого вместе взятые»[378].

Публичного столкновения избежать не удалось. Прогноз Калинина от сентября 1920 года о невозможности «скрыть, замазать» эти противоречия полностью оправдался. Х съезд РКП(б), состоявшийся в марте 1921 года, превратился в площадку по выяснению отношений руководства партии и лидеров «рабочей оппозиции». В преддверии этого партийного форума взгляды оппозиционеров в концентрированном виде были изложены в специальной брошюре, подготовленной А. М. Коллонтай. Написанный простым и ясным литературным языком, этот текст выгодно отличался от довольно путаных текстов рабочих представителей. В нем говорилось, что пролетариат Советской республики «все слабее окрашивает мероприятия своего же правительства», а также направление мысли центральных органов власти[379]. В «рабочей оппозиции» отсутствуют крупные фигуры, те, кого принято называть вождями. Как всякое здоровое движение, она вышла из широких трудовых низов, зародившись в российских промышленных регионах и получая оттуда пополнение. Чем выше по советско-партийной лестнице, тем меньше приверженцев оппозиции; чем ближе к массам – тем больше ее одобряют и поддерживают. Коллонтай указывает, что из-за недоверия к пролетарским слоям между руководящими центрами и низами образовалась брешь. Ленин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин утверждают, что пока рабочие не получат необходимую управленческую практику, обойтись без назначаемых руководителей невозможно. Опровергая этот довод, Коллонтай прибегает к любопытному сравнению: в XIX веке дворяне-помещики были намного образованнее в области экономики, чем малограмотное купечество, так называемые Тит Титычи. Однако, последние с присущей им классовой сметкой не ставили барина со всем багажом его знаний во главе предприятия, а если и брали его в управители, то держали у себя в подчинении[380]. По убеждению Коллонтай, вместо педагогических наставлений следует чаще вспоминать этот исторический урок[381].

X съезд РКП(б) стал интереснейшей страницей советской истории. На нем произошло открытое столкновение лидеров «рабочей оппозиции» с высшим партийным руководством. Как и положено, форум открылся докладом Ленина. Вождь был довольно сдержан, назвав дискуссию о профсоюзах «совершенно непозволительной роскошью» и даже ошибкой[382]. Но нашел в ней и положительные черты: она в полной мере помогла осознать, что партия стала по-настоящему массовой[383]. Затем он пустился в рассуждения о мелкобуржуазном влиянии, неизбежно сопровождавшем рост партийных рядов. Чувствовалось, что в ленинские планы не входило разжигание эмоций, однако Шляпников бросил вождю серьезный упрек:

«Если вы, Владимир Ильич, будете в вашем анализе смешивать и рабочую оппозицию, и мелкобуржуазную стихию, и все это будете громоздить и связывать с нами, то на этой почве желаемого единства в нашей партии не создадите и вольете очень много горечи в душу тех рабочих, которые здесь имеются налицо, а через них остальным, стоящим за нами на фабриках и заводах»[384].

Шляпников описал растущее недовольство, корни которого уходят не в рабочую оппозицию, а в Кремль. И открыто потребовал «предания кое-кого суду, самому настоящему суду революционного трибунала», посетовав, что эти «кое– кто» пользуются уважением в верхах. Дабы не выглядеть голословным, он указал на сотрудников продовольственного ведомства, назвал наркома продовольствия А. А. Цюрупу, добавив, что «предать его суду было бы поучительно для многих»[385].