Корни сталинского большевизма

Конечно, подготовленность данного эпизода была очевидна, но важно другое: рядовые пролетарии не без удовольствия заклеймили Зиновьева и его сторонников, подчеркнув, что не имеют с ними ничего общего. На Х партийном съезде, громившем «рабочую оппозицию», привлекать пролетарских трибунов не решились. Тогда вероятные риски подобных инсценировок заметно превышали предполагаемый эффект. Теперь же выступления пролетарских посланцев не выглядели искусственными: они «не переступали через себя», напротив, их ненависть к партийной интеллигенции была органичной. Подыгрывая этим настроениям, Сталин в докладе на XV съезде ВКП(б) заявил, что истинные большевики не желают «иметь в партии дворян»[568]. А Рудзутак уточнил: «никуда не годных, насквозь прогнивших интеллигентов»[569]. Действительно, Троцкому, Зиновьеву, Каменеву и др. в этой меняющейся большевистской партии делать было уже нечего. «Душа» рабочего класса оказалась в руках сталинской группы, сумевшей выразить чаяния русского пролетариата, который стремительно заполнял большевистскую партию. Напомним, многие расценивали тогда эту сталинскую линию как прямое заимствование политических наработок Зиновьева и левой оппозиции. Однако самого Сталина совершенно не смущали подобные разговоры:

«Кто первый сказал «а», кто после вымолвил «б» и пр. Я думаю, этот метод не пригоден для нас, потому что он вносит элемент склоки и взаимных обвинений и ничего путного не дает»[570].

Сталин с успехом продолжил зиновьевский курс на «орабочивание» большевизма. За два с половиной года, между XV и XVI съездами (1928 – середина 1930 года) ряды ВКП(б) пополнили еще свыше 600 тыс. новых членов из пролетарских слоев, причем нередко заявления подавались целыми цехами[571]. Пики вступительной горячки приходились на так называемые «Ленинские дни», т. е. февраль-апрель каждого года, когда прием в партию стабильно находился на уровне показателя первого Ленинского призыва 1924 года[572]. Руководство неизменно расценивало это как неопровержимое доказательство доверия к сталинскому курсу. Хотя партийные ряды по-прежнему пополнялись рабочими в основном средней квалификации. В одной из статей «Правды», где рассматривались количественные и качественные характеристики партийного пополнения, было сказано о вступлении в ВКП(б) и кадров с 25-30-летним производственным стажем. Однако среди самых подробных статистических данных лишь по этой позиции не было приведено никаких конкретных цифр[573]. Наводнившие партию кадры с пролетарской закваской нацеливались на восхождение по партийно-государственной лестнице. Неосвоенного аппаратного пространства для них было более чем достаточно. Например, в 1928 году из 31 тыс. ответственных должностей центрального госаппарата всего 8 % были заняты выходцами из рабочих, остальные же 92 % – служащими, причем лишь четверть этих функционеров состояла в партии[574]. Стремясь к карьерному росту, коммунисты из рабочей среды к концу 20-х заполнили высшие партийно-образовательные учреждения. Так, если в институте красной профессуры в первых приемах (1921–1923) доля рабочих никогда не превышала 10 %, а до выпуска добиралось не более 2 %, то на рубеже 20-30-х годов было принято решение увеличить число слушателей из рабочих до 70–75 %[575]. Официально курс на продвижение партийцев, вышедших из рабочей среды, на руководящие посты разного уровня был провозглашен XVI конференцией ВКП(б), прошедшей в апреле 1929 года[576].

Такое масштабное «орабочивание» ленинской партии обусловило существенные изменения в ее идеологии. Ведь с национальной точки зрения она превращалась в русскую, поскольку пролетариат крупных предприятий формировался главным образом из русских. Пролетарское расширение ВКП(б) и дало старт кардинальному изменению идеологической доктрины, весьма далекой от марксистской классики, о чем и пойдет речь далее.

Глава 5. Идеологическое переформатирование партии (от 20-х к 30-м годам)